Потом он начал рассказывать какие-то светские новости, чтобы отвлечь меня от болезни. Разговор, наконец, оживился и потек, как горный ручей, даже Мира развеселилась. Я слушал его, изредка поддакивая или кивая и ожидая чего-то необыкновенного, что должно было вот-вот свершиться, потому как отлично помнил свой сон, в котором Лешка звал меня в Петербург.
Тут-то речь и зашла о журфиксе Нелли Орловой.
- Вы и представить себе не можете, как переполошились дамы, - вещал Лунев, с которого все его занудство словно рукой сняло, - когда сама Елена Николаевна рухнула в обмороке прямо при гостях, в самый разгар приема. Вот уж действительно конфуз так конфуз! - Алешка рассмеялся. Любопытно, и что это его так развеселило? В общем-то не в его привычках над больною женщиной потешаться!
- Я, как водится, кинулся ей помощь оказывать. Как говорится, назвался доктором... Иначе говоря, покоя ни днем, ни ночью. Что тебе война, что журфиксы, - Алешка развел руками. - А муж ее как переполошился! - Лунев возвел глаза к потолку. - Особенно когда Нелли в беспамятстве не его позвала, а какого-то Родиона.
- Что? - я даже на подушке приподнялся. Подтверждались-таки Варенькины слова. Придется теперь с Елены Николаевны глаз не спускать, глядишь, и выведет на Радевича.
- А в чем причина обморока-то? - поинтересовался я.
Лунев сразу как-то смутился и, кажется, вообще пожалел, что завел об этом речь.
- Женское недомогание, - пожал он плечами.
- А ты не мог бы изъясняться понятнее?
- Не мог бы, - отрезал Лунев и отвернулся. Я знал, что уж если он что-либо вбил себе в голову, то переубедить его практически невозможно, и, все-таки, попытался:
- И по какой же причине?
- Медицинская этика, - ответил он, показывая всем своим видом, что вопрос исчерпан. Однако Мира бросила на Лунева долгий испытывающий взгляд, из чего я заключил, что она о чем-то догадывается, но пока еще сомневается.
- Что вы на меня так смотрите? - буркнул Алешка.
- А вы мне понравились, - неожиданно заявила Мира, отчего Лунев сделался красно-бурого цвета.
- Скромности вам, дорогая, недостает, - заметил он.
- Куда уж нам, варварам, - усмехнулась она. - Да не дуйтесь вы! Лучше печенье попробуйте! Я уверена, что вам понравится.
Лунев послушался, подозрительно косясь в сторону индианки и ожидая от нее непременно какой- нибудь пакости. К примеру, что она в тесто вместо муки мышьяка подсыпала или какого иного яда! Тем не менее он откусил кусочек и, пережевывая, проговорил:
- Послезавтра в Каменном театре премьера, дают оперу Керубини, - и добавил с удивлением: - Действительно, во рту просто тают, - не смог истины не признать.
- Какую? - глаза моей Миры загорелись интересом, оперное искусство пленило ее с первого спектакля и на всю жизнь.
- 'Водовоза' - сообщил Лунев, потянувшись за новым печеньем. Итальянская труппа с гастролями приехала.
Я насторожился, мой мозг лихорадочно заработал. Такая светская женщина как Нелли не может не появиться на премьере. А если Радевич действительно ее любовник, то это просто идеальное место для свидания. И грех не воспользоваться случаем и не проследить за ними.
Алеша Лунев отказался наотрез покидать меня в этот вечер, так как кризис, по его словам, все еще не миновал, и Мира велела постелить ему в одной из спален на втором этаже. Я попросил ее зайти ко мне, как только она управится с делами. Индианка не заставила себя долго ждать и через несколько минут появилась на пороге моей обители.
- Что-то случилось? - взволнованно спросила она. -Вам стало хуже?
Я отрицательно замотал головой и убрал со лба прилипшие волосы. За время ее отсутствия я успел сочинить письмо Кутузову, в котором просил его о встрече.
- Распорядись, чтобы его передали по назначению, -попросил я и протянул его Мире. Она прочла на конверте адрес и имя человека, которому оно было адресовано. Брови ее нахмурились, прекрасное лицо помрачнело.
- Вы снова не можете обойтись без этого ужасного человека, промолвила она с горечью и убрала письмо в расшитую бисером сумочку, напоминающую кисет.
- Не могу, - ответил я откровенно. - Кстати, я думаю, что он сможет помочь нам с билетами на пермьеру, которые, скорее всего, уже все распроданы.
Тогда Мира просияла. Пожалуй, это был единственный раз, когда она подумала об Иване Сергеевиче без содрогания.
- Хорошо, - наконец, вздохнула она. - Я выполню вашу просьбу, - еще не было случая, чтобы она в в чем-либо мне отказала.
Этим вечером я уснул в постели в собственной спальне, пребывая на вершине блаженства, так как обошлось без кошмаров. Лихорадка, кажется, меня отпустила, лоб перестал гореть, и я снова почувствовал себя почти здоровым человеком. Вот если бы не рана... Но мне, тем не менее, все равно удалось забыться, как только погас фонарь.
Я проснулся, почувствовав на себе чей-то пристальный долгий взгляд, и отрыл глаза. Разноцветный свет падал мне на лицо из раскрытого окна. Я зажмурился и снова приподнял веки. Надо мной стояла фигура Кутузова, и я невольно подумал о Командоре. Так, набежала ассоциация, как легкий утренний бриз!
- Я получил ваше письмо, Яков Андреевич, и решил посетить вас немедленно. Дело кажется мне чрезвычайно важным, -заявил он с серьезным видом. А я все никак не мог разобраться сросонья, откуда взялся в моей комнате мой мастер и наставник, и зол ли он на меня.
- Как ваша рана? - осведомился Кутузов.
- Заживает, - я приподнялся на постели.
- Билеты в оперу, - он кивнул в сторону столика. Наконец, заметив мое недоумение, Иван Сергеевич все-таки решил объясниться:
- Я воспользовался вашим потайным ходом. В связи с некоторыми обстоятельствами мне не желательно появляться в открытую в вашем доме, сообщил он мне. - Первоначально, через дверь за коричневым гобеленом, мне удалось проникнуть в ваш кабинет, который, к сожалению, пустовал. Хотя должен заметить, - добавил Иван Сергеевич, - что жаловаться мне грех, дверь в коридор оказалась не заперта, и я с легкостью оказался на лестнице. Но, Кутузов усмехнулся, - все-таки перепутал спальни и насмерть напугал вашего друга, по-моему врача. Я рассудил так из-за того, что он вздумал обороняться хирургическими инструментами, а если говорить предельно честно, то не обороняться, а нападать. Ваш гость принял меня за вора, и мне пришлось прибегнуть к силе, воспользоваться кляпом и запереть его в комнате.
- Бедолага Лунев, - произнес я сокрушенно.
- А! - понял Иван Сергеевич. - Это и есть тот самый знаменитый доктор, спасший вам жизнь под Лейпцигом. Сожалею, что вынужден был обойтись с ним именно так! - искренне заверил меня Кутузов. - Кстати, с чего это вы взяли, что я перестал вам доверять?!
- Я видел вас в Орше, на постоялом дворе, - я решил действовать в открытую, ибо считал, что не имел другого выхода. - И пришел к выводу, что вы следите за мной.
- А что вы делали в Орше? - пришла очередь удивиться Кутузову. Я смотрел на него во все глаза, гадая, играет ли он со мной или и в самом деле откровенничает.
- Выслеживал дворянина Радевича.
Иван Сергеевич заинтересовался.
- Любопытно, очень любопытно, - выговорил он задумчиво. Блики от витража падали на его лицо, и оно казалось мне разноцветным.
- Он имеет какое-то отношение к Татьяне?
- С трудом верится, что вы об этом не знаете, - ответил я довольно резко, и сам удивился, что могу разговаривать с наставником в подобном тоне.
- И какое же? - к моему изумлению Кутузов на грубость никак не отреагировал.
