надеждой стал Мучкин. В 540-ю комнату она входить не решалась, не в силах придумать подходящий предлог. Справки наводила через Решетнева. Она опасалась, что Борис не придет на бал или явится с какой-нибудь девушкой, и тогда она, Татьяна, останется не у дел.
- А что, все вместе будут, весь институт? - спрашивала она, прикидываясь не очень осведомленной в деталях.
- Как же иначе? - беседовал с ней Решетнев. - Права у всех одинаковые.
- И где же сможет уместиться столько народу?
- В спортзале, - встревал Гриншпон, хотя никто его об этом не просил.
- Дизелисты, конечно, явятся на все сто процентов, - не слыша Мишу, продолжала допрос Татьяна. - У нас в группе, наверное, не все пойдут.
- С чего ты взяла? - поинтересовался Рудик.
- Говорили, - неопределенно отвечала Черемисина.
- Нет, мы на все сто, - заверил Решетнев. - Семьдесят шесть дэ один по этой части самая показательная группа. И Мучкин, и все остальные придут обязательно.
- И, конечно же, с девочками? - попыталась угадать Татьяна.
- Боже, какие у нас девочки?! - утешительно произнес Решетнев. Одна Наташечкина, вернее, Алешечкина, но Борис на нее даже и не смотрит. Впрочем, как и все остальные.
- Почему? - удивилась Татьяна. - Внешне она очень даже ничего.
- Потому.
Решетневу лень было рассказывать, как с самых первых дней Алешечкина Наташа, единственная дама в группе 76-Д1, заявила: 'Прошу относиться ко мне как к парню! Никаких ухаживаний, никаких специфических знаков внимания, никаких запретов на вольные темы в моем присутствии!' И она все это так серьезно обосновала и повела себя согласно декларации, что вскоре ее действительно перестали считать девушкой. Особенно в этом смысле она проявила себя в колхозе, где ни в чем не отставала от парней, будь то праздник или будни, день или ночь, крепленое или самогон, с фильтром или без фильтра. И Мучкин стал называть ее не Алешечкиной Наташей, а Наташечкиной Алешей.
- А почему именно Мучкин? - Татьяна выдавала себя с головой.
- Такая у него конституция, - загадочно отвечал Решетнев.
- А-а, - Татьяна понимающе кивала головой и уходила прочь, чтобы завтра снова заявиться в 535-ю и выяснить, не нашел ли себе Мучкин девушку за истекшие сутки.
- Кажется, ваша Таня поступила в институт, чтобы сделать партию, сказал как-то Решетнев своим сожителям.
- Не кажется, а так оно и есть. Прознала, что вуз более-менее машиностроительный, парней предостаточно... - поддержал его Гриншпон.
- Просто у человека необычная психология, вот и все, - возразил Рудик. - Вот ты, - обратился он к Решетневу, - выдержал бы со своим здравым смыслом столько подколов? Нет. А ей - как об стенку горох.
- Но, согласись, в ее систематических стремлениях кого-нибудь иметь есть что-то патологическое, - сказал Гриншпон.
- Татьяне надо прощать, она действует чисто. - Рудик никак не мог натянуть простыню одновременно и на ноги, и на плечи. - Посмотрите на других - хитрят, мудрят, играют, а Татьяна идет на сближение, как рыцарь, с поднятым забралом. Что ж в этом нездорового? Скорее, мы больные.
- Побыстрей бы уж она сыскала свой верный шанс, - произнес, уходя в себя, Артамонов. - Она даже несколько осунулась в последнее время.
Ошибается тот, кто думает, что точить лясы - это удел женщин. Мужчины и здесь далеко обошли слабый пол, но, чтобы окончательно запутать мир, пустили утку, что женщины - сплетницы.
Бал, как и обещал Татьяне Гриншпон, состоялся в спортивном зале. 535-я комната пришла на праздник с некоторым опозданием, но в полном составе.
Публика толпилась у стен и танцевала прямо там, где заставала музыка.
В углу, на эстраде, сооруженной из спортивных скамеек в несколько ярусов, громыхали 'Спазмы'. 76-Т3 с гордостью следила за игрой ансамбля, ведь в нем, считай, половина была своих. Через колонки, подвешенные к баскетбольным щитам, струились звуки. В них угадывался голос Марины.
- Она может стать второй Пугачевой, - сказал Климцов.
- Лучше бы стала первой Коротиной, - выказал нелюбовь к торным дорогам Забелин. По заказу деканата он готовил стенд 'Учимся. Работаем. Отдыхаем'. Ползая вокруг эстрады, он пытался увековечить наиболее характерные жесты 'Спазмов', но всякий раз ему в кадр попадался прикорнувший у барабанов Нынкин. Пунтус оставил его, променяв на угловатую победительницу олимпиады. Забелин долго портил пленку, наконец подошел к спящему Нынкину и сказал:
- Послушай, Сань, пересядь куда-нибудь в тень, а то ты мне всю малину портишь! Куда ни сунусь, все ты да ты.
Нынкин был невздорным и перебрался к брусьям, где после танца его с трудом отыскал Пунтус.
- Ты что, лунатиком стал? С открытыми глазами спишь! - поправил он под головой друга гимнастический мат. - Меня сегодня не жди - дела. Ну давай, я полетел.
Рудик смотрел на бледные ноги танцующих и с грустью вспоминал загорелую Машу.
Татьяне везло. Мучкин пригласил ее три раза подряд. По просьбе Решетнева. 'Тебе все равно, а ей приятно', - сказал ему Решетнев перед балом. Татьяна возомнила себя звездой осеннего мероприятия.
Решетнев не сводил глаз с девушки, стоявшей в одиночестве у шведской стенки, и все не решался пригласить ее на танец. Словно чего-то боялся. 'Если мне открыть забрало, - думал он, вспомнив слова Рудика, - то от такой открытости партнер может упасть в обморок'. Из-за испещренного прыщами лица Решетнев относился к себе излишне критично.
Воздух настолько наэлектризовался стараниями 'Спазмов', что у Решетнева возникала дрожь, но желание пригласить наполнялось решимостью, когда девушку уже кто-то занимал. Она была явно не первокурсницей, и, похоже, именно это тормозило Решетнева.
Несколько раз он направлялся к ней - но как будто что-то не срабатывало, и он приглашал первую попавшуюся. Танцевал с другой и таращил глаза в сторону шведской стенки: как там одинокая, с кленовым листочком в руке? В этот момент Решетневу вспоминались географические карты крупного масштаба. Отдельно стоящее дерево, обозначаемое очень правдоподобным грустным значком.
Он откладывал, откладывал - успею, мол, еще пригласить, успею, но не успел. 'Спазмы' доиграли последние ноты, и бал стал вываливаться на Студенческий бульвар.
Отклеив от вспотевшей стены пару желтых листьев, Решетнев вышел вслед за девушкой. Она уходила с праздника одна. 'Проводить ее, что ли, без всякой подготовки?' - прикинул он и тут же забраковал мысль. Выражение 'в жизни надо срываться' он узнал позднее, от Бирюка, а сейчас смотрел вслед уходящей в темень непоправимо одинокой девушке и клял себя за нерешительность.
Откуда ему было знать, что это была Ирина Рязанова, которая в скором времени выиграет конкурс 'Мисс института'.
- Ну что, домой? - подошли к нему Мурат с Артамоновым в качестве переводчика. - Толчея ужасная на этом дурацком балу!
- Да, сплошной базар, - согласился Решетнев, глядя в конец бульвара. Теснота подавляла его больше других.
- Устроили бы этот осенний бал раздельно, по курсам, - поразмыслил вслух Артамонов. - Было бы лучше!
- Видишь ли, бал - это такая штука, которую нельзя дробить, отклонил идею Решетнев.
- Тогда бы устроили на натуре, посреди бульвара, и стены оформлять не надо.
- И то верно, - согласился Решетнев. В эту минуту он мог бы согласиться даже с геоцентричностью солнечной системы - настолько был занят неудачей.
- Я буду говорить об этом в четвертой Государственной думе!
Докурив пачку 'Примы', Решетнев ушел в постель. Сквозь сон донеслось, как в комнату сначала забрел Нынкин в поисках ключа, потом с грохотом вошел Гриншпон, праздничный и довольный, и уже среди ночи влетел Пунтус в поисках Нынкина.
Чтобы познать жизнь,
