- А ты что здесь делаешь, Аля-потя? - узнал Решетнев своего провожатого.
- Да вот, хлопцы пригласили... отметить...
- Они нас обшмонали, эти твои хлопцы!
- Не может быть! - Аля-потя развернулся в сторону главного угощавшего и выкрикнул вопрос: - Разомлева, что ли, на их мармулетки?! - мотнул он головой в сторону студентов. - Надо все вернуть! Нехорошо это!
Главный угощавший не вязал лыка. Никакого ответа не последовало, но и без того было ясно, что поезд ушел и что даже при взаимном желании вернуть ничего конструктивного не получится.
Поутру угощавшего нашли немножко притопленным в отхожем месте. Он просидел в испражнениях двое суток. На третьи его вынули и в чем был бросили на кровать.
Уезжая в Шошки, Аля-потя сказал, что такие номера, как взять на испуг с помощью ствола, здесь не проходят. Если навел ружье - стреляй. Если не стреляешь, ружье заберут и грохнут тебя. Студенческую оплошность, по его словам, смазало то, что в компании оказался он, Аля-потя. В противном случае трагедии было бы не избежать. Что студенты пустые и ленивые, как вареники, было, мол, вычислено тут же. Еще немного, и ружье было бы выхвачено и использовано по назначению. Но, в принципе, лохам или как там по-вашему олухам - всегда везет.
- Ружье было без патронов, - сказал Мучкин.
- Тем более, - сказал Аля-потя. - А вообще парни они все незлобивые и не жадные.
И поведал байку, как многие освободившиеся, получив деньги, садятся в поезд Воркута - Москва и угощают всех подряд пассажиров выпивкой. Гуляют, гудят, насколько хватает денег. Когда дензнаки выходят, остается только грамотно подлезть под статью, чтобы снова попасть сюда, домой.
- Не могут они уже на свободе, - сказал в заключение Аля-потя. - Не хотят. Сливают все запасы исключительно в карты и на водку. Некоторым удавалось продержаться двое суток. Есть даже рекорд - один гражданин за Волгу умудрился заехать. Но до Москвы пока не продержался никто. Есть у меня такая мыслишка - дотянуться до столицы. Вот накоплю мармулеток - и попробую.
Через несколько дней за Татьяной в качестве провожатого попытался увязаться ссыльный из компании поселенцев. Получив от девушки отпор, ссыльный произнес забавный текст.
- На меня-то коситься не надо, - сказал он. - Это ваш дружан Аля-потя ограбление сам и организовал. Неужели вы не поняли? Я не к тому, что он петух какой-нибудь, а просто, чтоб все знали. Но в любом случае вот так легко вы отсюда не уедете. Вас или прямо в бараке поджарят, или еще что-нибудь придумают. По- моему, даже день уже какой-то намечен. Типа послезавтра ночью. Потому что скука здесь страшная.
Татьяна поведала об этом заявлении отряду. В 'дикарей' вселилась тревога.
- Вот козлы! - сказал Фельдман. - Одно слово - бичи. Никакой совести! Мы им и деньги, и одеколон весь поотдавали, а они вон что!
- Надо следующую ночь заночевать в тайге, - предложил Климцов. Пускай пустой барак жгут.
- Лучше вытесать колы и встретить как положено - в штыки! - сказал Мучкин. - Нас больше. Неужели не справимся?
- А если и впрямь подожгут барак, куда будешь прыгать? - сказал Климцов.
- В окна. Откроем заранее те, что в тайгу. И отойдем на подготовленные позиции.
- Да мы их... как этих... - агрессивно задвигался Матвеенков.
Меж тем следующей ночью спать легли на изготовку. Матрацы оттащили подальше от окон и выставили караул.
- А может, их упредить? Пойти сейчас и всех замочить прямо в логове, - предложил Фельдман. - Зачем ждать?
- А ты готов? - спросил его Мучкин.
- Я - как все.
- Сегодня как раз Варфоломеевская ночь, насколько я помню, - стал наводить страх Артамонов.
- Все сходится, - приуныл Нынкин. - Нас порубят, как младенцев.
- Как бы действительно чего не вышло, - подсел к нему Пунтус.
- Варфоломеевская ночь не двадцать четвертого августа, а в ночь на двадцать четвертое, то есть она была вчера, - поправил парахроника Артамонова Решетнев.
- Тогда, слава Богу, есть надежда, - сказал Рудик.
Но, несмотря на снисходительность судьбы, внимания не притупляли и бдили как надо.
'Дикарей' никто не тронул ни в эту ночь, ни в следующую. Непоправимое чуть не произошло на третью.
У Матвеенкова после тройной дозы некипяченого чая заработал без передыху внутренний биологический будильник. Он у Леши был настроен одновременно и на мочевой пузырь, и на желудок. Обычно в таких случаях Алексей Михалыч тайно пробирался на кухню, расположенную во дворе, и добивал все, что как-то можно было применить в качестве пищи. Среди этой показательной ночи Алексей Михалычу тоже приспичило перекусить. Никто из караульных не засек, как Леша выходил, а вот когда, пыхтя, возвращался обратно, заметили все. 'Дикари' проснулись и схватились за колы. Матвеенков открыл дверь и, боясь на кого-либо наступить в темноте, стал осторожно пробираться к своей лежанке. Два десятка глаз следили за ним в темноте, за каждым его движением. Все держали наизготове деревянное оружие и думали: 'Как только этот бич набросится на кого-нибудь, я его тут же замочу!'
К счастью, Матвеенков своим любимым и известным движением почесал зад. В темноте на фоне окон Матвеенкова узнали только по этому накатанному движению. Вздох облегчения раздался из углов.
- Ну и повезло тебе, Алексей Михалыч! - сказал Решетнев. - Один шаг в сторону - и я вбил бы тебя в пол до пупка!
- Я, так сказать... в некотором роде... - завел свой типичный каскад Матвеенков и через несколько секунд опять заснул, расслабив свои поперечно-полосатые мышцы.
Остальные завелись и до утра не сомкнули глаз.
А барак так и не сожгли. Он и сейчас стоит на берегу Выми.
Мастер доложил в низовья, что запань Пяткое окатана. 'Дикари' засобирались в обратный путь.
Пока ожидали водный транспорт, успели разукрасить бойцовки, написали на них 'Парма' и нарисовали солнце, встающее из-за лесистых сопок.
Скоро из леспромхоза пришла отремонтированная брандвахта. Усаживаясь в ее раскаленное нутро, в последний раз взглянули на Пяткое.
- А ведь поначалу не верилось, что мы сможем переворотить такое, сказал Рудик. - Даже я некоторое время был в сомнении.
- Да, было дело, - вставила Татьяна.
Грусть угадывалась во всем и во всех. Август, август! Вот ты и догораешь своим прощальным огнем! Прощай, тайга, прощай, речка Вымь! Почему ты такая туманная? Тоже грустно? Ничего, все еще, может быть, повторится. Только ты не шали весной. Говорят, в прошлом году ты посмывала и унесла в Белое море столько добра! Прощайте, ссыльные! Конченые и неконченые! Жизнь вам судья!
К сходням Приемной запани леспромхоза пришвартовались под занавес дня. Пидор сошел на берег первым.
Вечера как такового не было, просто солнце падало прямо в реку. Огненная полоса пробегала по воде, на повороте выбиралась на берег и сжигала производственные строения, штабеля леса и лица 'дикарей'.
Развели костер. Гриншпону сунули в руки гитару. Песни, поплясав рикошетом по воде, возвращались обратно.
На огонек и музыку подошли бойцы из ростовского стройотряда 'Факториал'. Отряд занимался тем, что вылавливал плывущие по реке бревна, бревнотасками их поднимал на берег, загружал в вагоны и отправлял к себе на родину. Слово за слово - студенты разговорились и познакомились. Выяснилось, что командир у 'Факториала' непробивной и что денег ростовчане за лето вряд ли получат столько, сколько не стыдно привезти с севера. В самом начале работ они три недели добывали кровати, телевизор и прочее культурное оборудование, и, пока устраивали никому не нужный быт, ушло драгоценное время. Поэтому 'Факториал' не имеет денег даже на обратные билеты.
Ночь прошла быстро. Утром Фельдман и Климцов вернулись к своим командирским обязанностям -
