У всех у них глазницы темны...
Донесшиеся с улицы крики оторвали Харрана от механического растирания в старой каменной ступке средства от похмелья для пасынка Райка. С трудом поднявшись на четвереньки, тот с пепельно-серым лицом тупо смотрел в сторону ворот казармы пасынков.
- Еще работенка для цирюльника, - не оборачиваясь, констатировал Харран. - Судя по крикам, посерьезнее, чем твоя голова.
- Шал, - сказал Райк так, словно ранили его самого. - Харран, это Шал...
- Так и знал, что этот проклятый дурень как-нибудь перерубит себя пополам, - произнес Харран. Налив в ступку еще одну унцию зернового спирта, он снова взялся за пестик.
- Харран.., ты сын!
- Минуту назад тебе не было дела ни до чего, включая и то, где находится твой напарник, - заметил Харран. - И вдруг...
Мрига!
В углу грубой каменной лачуги в тени на земляном полу сидело странное существо, мерно превращая в песок булыжник, постукивая по нему двумя другими. Крошечные окошки впускали внутрь солнечные лучи, наполненные пляшущими пылинками, но ни один не падал в сторону вороха тощих рук, ног и грязного тряпья, стучащего бум-бум-бум камнем по камню, не замечая Харрана.
- Мрига! - повторил он.
Бум-бум-бум.
Еще один крик разорвал воздух, На этот раз ближе. А из-под стола Харрана донесся иной звук: жалобное поскуливание пса, помахивающего хвостом Харран недовольно отставил в сторону ступку с пестиком.
- Вот так всегда, - сказал он, поднимаясь так, чтобы не видеть безумных глаз Райка. - Что ни начнешь - закончить не дадут.
Из кучи тряпья донеслось ворчание, хотя, похоже, вовсе не в ответ на его слова - просто стон животного удовлетворения.
Опустившись на колени, Харран схватил руки Мриги. Они судорожно задергались в его хватке - так происходило всегда, когда кто-нибудь пытался остановить ее, если она была чем-то занята.
- Хватит, Мрига. Теперь ножи. Ножи.
Руки продолжали дергаться.
- Ножи, - громко произнес Харран и слегка встряхнул ее. - Нуже! Ножи...
- Нхррн, - ответила она Это было самое членораздельное из того, что ей удавалось произнести Из-под сплетения нечесаных вьющихся волос с бесстрастного, безучастного лица на Харрана мимолетно сверкнули глаза пустые, но очень живые в то же время. В них не было разума, но была страсть. Ножи Мриге нравились больше всего.
- Хорошая девочка! - похвалил Харран, за руку поднимая ее на ноги и встряхивая, чтобы привлечь к себе внимание. - Теперь длинный нож. Длинный. Острый.
- Гхх, - произнесла Мрига и заковыляла к точильному камню, не замечая полнившегося отвращением Райка, лишь под взглядом Харрана удержавшегося от того, чтобы пнуть ее ногой, когда она проходила мимо.
- О, молния Вашанки, парень, - сказал Райк, словно собирался плюнуть, - почему ты ждал до последнего, чтобы поточить эти проклятые ножи?
Харран принялся очищать стол от трав и аптекарских принадлежностей.
- Лагерный повар 'одолжил' его у меня вчера вечером, - ответил он, наклоняясь пошевелить угли и роняя кочергу. - Но вместо того чтобы резать филейную часть, рубил им бедренную кость. Решил, видимо, что так получится аккуратнее, - Харран плюнул Райку в ноги, но промахнулся. - Испортил лезвие. Дурак.
Никто из вас не понимает хорошую сталь, никто...
Распахнулась дверь, сопровождаясь тихим стоном и хриплым дыханием Шала.
- Заносите его, - сказал Харран, и они вошли: тощий белокурый Лафен и верзила Юриден, таща обмякшего, словно полупустой мешок муки, Шала.
Двое здоровых пасынков уложили раненого на стол, вокруг суетился Райк, в основном мешая. Правая рука раненого была варварски туго перетянута полосой красной материи, оторванной от плаща Лафена; кровь уже просочилась через ткань и капала на пол. Из-под стола донеслось повизгивание, а потом вой.
- Тира, убирайся, - прорычал Харран. Собака выбежала из комнаты. Держите его, - обратился он к троим пасынкам, перекрикивая шум точильного камня.
Достав из кармана перочинный нож, Харран перерезал про мокший узел жгута, отодрал прилипший рукав и взглянул на измочаленную руку Шала.
- Что случилось? - потребовал объяснений Райк, и в голосе его прозвучало нечто такое, что Харран не удосужился осмыслить.
- У моста через Белую Лошадь, - сказал Юриден, чье и так смуглое лицо стало еще темнее от прихлынувшей крови. - Этот чертов 'навоз', чтоб их всех...
- Это работа не меча, - определил Харран, использовав лезвие ножа, чтобы оттянуть разорванную вену изуродованной руки.
Лучевые кости руки Шала были переломаны и торчали из раны. Верхняя сломалась у самого сустава, где соединялась с множеством мелких костей запястья, также торчащих теперь сквозь кожу; гладкая белая капсула хряща на конце походила на раздавленный плод.
Костным мозгом и кровью было перепачкано бледное переливающееся соцветие разорванных и перепутанных сухожилий.
Главная артерия руки болталась, закупоренная тромбом.
- Мечом никак не сделать такого. Его переехала повозка, когда он пьяным валялся в грязи на дороге, так, Юри?
- Харран, черт тебя побери...
- Юри, заткнись! - воскликнул Райк. - Харран, что ты собираешься сделать?
Отвернувшись от стонущего на столе раненого, цирюльник в упор посмотрел на взбешенное лицо пасынка.
- Идиот, - сказал он, - взгляни на руку.
Райк глянул. Скрюченные пальцы были похожи на когти, порванные, измочаленные сухожилия вообще не имели формы.
- И как ты думаешь, что я собираюсь сделать? Мрига!
- Но ведь он держит меч в этой руке...
- Хорошо, - согласился Харран. - Я зашью ее. А ты объяснишь ему, в чем дело, когда она начнет гнить и он будет медленно умирать из-за этого.
Райк застонал, его отказ принять действительность прозвучал с той же горечью, что и стоны Шала. Но Харран не обратил на него внимания.
- Мрига, - снова повторил он, подходя к точильному камню, чтобы остановить его. - Достаточно. Он уже острый.
Камень продолжал вращаться. Цирюльник мягко спихнул ноги Мриги с педалей. Они с тупой бессмысленностью продолжали нажимать на каменный пол. Вытащив нож из ее руки, Харран вытер с лезвия пленку грязного масла. Действительно, острый; таким можно на лету перерубить волос. Хотя для предстоящей операции сгодился бы и тупой. Но некоторые привычки изживаются с трудом...
Двое пасынков прижимали Шала к столу; Райк обеими руками держал его голову. Харран на мгновение задержался над раненым, вглядевшись в осунувшееся, побелевшее от шока лицо. Печальный случай. Шал был образован не больше других теперешних пасынков, но слыл храбрецом и большим шутником. И был безотказным. Уставший к вечеру, с утра он опять был готов к делу. Жаль, что придется его искалечить...
Жалость - еще одна из старых привычек.
- Шал, - позвал цирюльник, - ты знаешь, что я должен сделать?
- Нееееееет!!!
