Оборванные и изнуренные, они бродили по лесу, искали партизан. Новички в условиях вражеского тыла, бойцы двигались днем, заходили в деревни за продуктами. И жестоко поплатились за свою беспечность: двенадцать из них, в том числе командир группы и радист, погибли в неравном бою с карателями. Разведчики рассказали, что все ближайшие деревни и хутора заняты гитлеровцами и полицейскими.
- Идите, ребята, в сторону железнодорожной станции Красное. Там, возможно, встретите местных партизан, - посоветовал им Галушкин, не указывая района расположения наших отрядов.
Он надеялся, что парней непременно встретит кто-нибудь из партизан или из местных жителей, связанных с партизанами.
Разведчикам дали немного галет. Они тут же их съели. Жадно выкурили по цигарке.
- Не завидуем мы вам, хлопцы, - сказал один из них простуженным голосом. - Мы дважды пытались перейти к своим, но... Осторожно через железную дорогу. Она сильно охраняется.
И армейские разведчики ушли.
Дождь перестал, но от этого не стало легче - началась низина, залитая водой. Шли не останавливаясь, вода поднималась все выше и выше. Вскоре она дошла до груди. Носилки понесли вчетвером, подняв над головой.
Для дневки выбрали холмик, поросший курчавыми березками да низкорослыми кустами.
Партизаны легли вокруг носилок. Тела, налитые усталостью, словно окаменели. Не хватало сил, чтобы разуться, сбросить с себя мокрую одежду. Только когда солнце поднялось повыше и немного пригрело, зашевелились. 'Сестра милосердия' Андреев стал готовить Николая к перевязке. Головенков пучком березовых веток отгонял от раненого мух, комаров, их было столько, что не видно было ни раненого, ни Андреева. Казалось, что оба они окутаны легким дымком. Раны кровоточили, спекшаяся кровь перемешалась с грязью. Андреев промыл раны слабым раствором марганца, залил спиртом. Николай стонал, скрипел зубами, не раз терял сознание. Но Андреев не прекращал перевязки. Только желваки ходуном ходили на грязном лице с редкими веснушками да выступали капли пота на лбу. Андреев строго последовательно делал то, что наказывал Вергун. 'Чтобы спасти Николая, надо не допустить заражения крови. Каждое утро обязательно обрабатывай раны до чистоты', сказал Вергун перед уходом группы.
За первую ночь они прошли около пятнадцати километров. Конечно, им здорово помогли провожающие. Но в любом случае почин сделан хороший.
Омсбоновцы находились в двух-трех километрах от железной дороги Смоленск - Витебск, между станциями Плоская и Рудня. Это была важная железнодорожная магистраль. Немцы усиленно охраняли дорогу: на каждом километре особо уязвимого участка оккупанты держали не менее шести своих солдат и еще полицаев. Частые наблюдательные вышки оснащены пулеметами.
Омсбоновцы призадумались. К переходу через дорогу надо было тщательно подготовиться. Павлу Маркину и Сергею Щербакову Галушкин приказал по очереди дежурить на вершине высокого дерева, внимательно наблюдать за окрестностями. И подсчитывать проходившие по железнодорожной магистрали поезда. Боясь привлечь к себе внимание, костра не разводили.
Погода в этот день была изменчивая: то ярко светило солнце, то вдруг наплывала туча, моросил дождик, холодало.
Еще засветло тронулись в путь.
Подходы к железной дороге оказались неожиданно открытыми. На месте леса, который значился на карте, - свежие пни. По совету проводника несколько отклонились от намеченного маршрута, чтобы войти в молодой сосняк, - все же прикрытие. Двое пошли в разведку к 'железке'. Возвратились скоро. Доложили, что подходы к железной дороге и с этой стороны открыты, лес вырублен. Разведчики хорошо видели вражеских патрульных на насыпи. Но делать нечего. Если везде вырубка, то идти можно и здесь. Вот пройти... Но ребята отгоняли от себя тревожные мысли. Собрались около Николая, шутками старались хоть немножко отвлечь его. Кто-то задремал, всхрапнул громко, со свистом.
- Эй, гражданин, приехали! - шутливо пнул Андреева в спину Сергей Щербаков.
- Что? А? - подскочил тот.
Ребята смеялись. Улыбнулся даже Николай.
Андреев лежал рядом с носилками, укрыв раненого своей плащ-палаткой. Он был мокрый от росы и дрожал, но и холод не помешал ему крепко уснуть.
- Лаврентьич, ты его на бочок переверни, - будто бы озабоченно посоветовал Правдин. - Моя бабушка так всегда с дедушкой поступала, когда он во сне храпеть начинал.
Ребята прыснули.
- Тихо! Вы что, маленькие? - приструнил их Галушкин.
Неожиданный гудок паровоза заставил их вздрогнуть. Задрожала земля. Из-за поворота дороги выскочил паровоз. Луч от его фонаря ударил партизанам в глаза. Они уткнулись носами в землю. Через секунду луч изменил направление и их снова окутала сырая темнота.
Заметно похолодало, стало совсем темно. Прошло еще по два поезда по каждой колее...
- Ну, время, - тихо сказал Галушкин.
Маркин, Правдин и Щербаков должны были прикрывать переход.
Кончились ряды молодого леска. Путь преградила широкая канава, полная воды. Перешли ее, погрузившись в воду до пояса. Дальше лежала открытая полоса шириной метров пятьдесят. Прильнули к земле, поползли. Носилки с раненым тащили волоком. Николай, не в силах сдержаться, стонал. Омсбоновцы не отрывали глаз от высокой насыпи, на которой каждую секунду могли появиться вражеские патрули. Но вокруг было тихо. Осталось лишь перевалить через насыпь, а там ищи ветра в поле. И тут их оглушила трескучая автоматная очередь.
Вжались в землю, словно хотели слиться с ней. Но стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Стала слышна чужая отрывистая речь.
- Отползай! - шепотом приказал Галушкин.
Когда собрались в молодом ельнике, увидели, что нет проводника. Где он? Что с ним? Ребята забеспокоились. Маркин и Головенков поползли к насыпи, но проводник как растворился во мгле, хотя должен был проводить группу Галушкина до железной дороги, подождать, пока они пересекут ее, и только тогда возвращаться в отряд.
- Может, убежал? - предположил Галушкин. Ребята молчали.
- Чего молчите? - спросил Галушкин.
- Если он попал к фрицам, - заговорил Маркин, - то нам надо отсюда смываться, и побыстрее.
Ребята зашевелились. Напряжение спадало. Николай попросил пить. Он не участвовал в разговоре, но хорошо понимал, в каком тяжелом положении все оказались, и заскрипел зубами.
- Ты чего? - склонился над ним Андреев, поправляя полушубок. Николай промолчал.
- Не волнуйся, Коля. Все будет хорошо, - успокоил его Андреев.
Чуть передохнув, группа двинулась прочь от железной дороги. На сегодня переход отменялся. Остановились на дневку в мелколесье.
Тронулись в путь, когда село солнце.
На подходе к железной дороге залегли в кустах. Ждали полной темноты. Однако ночь, как назло, наступила светлая, без единого облачка. Щедро светила луна. В такую ночь вряд ли можно было незаметно перейти железную дорогу, не рискуя напороться на охрану.
- Эх, была бы сейчас зима, - вздохнул Щербаков.
- Ты что, замерзнуть хочешь? - спросил Правдин.
- Зато давно были бы дома.
- Ишь какой быстрый!
- А что? На лыжах ни болото тебе, ни грязь нипочем. А помнишь, как зимой через 'железку' махали? То-то... Не успеет состав пройти - мы сразу на насыпь. Перемахнем, а тучи снега все еще вертятся, как дымовая завеса, помнишь? А сейчас попробуй-ка сунься!
Маркин не выдержал:
- Ты, Серега, все позабыл. Как на снегу следы видны, как метель крутит, как лыжи ломаются...
- Вот народ, и помечтать не дадут, - буркнул Сергей.
А звезды горели ярко, словно лампы в московском парке. Пришлось снова уходить от железной дороги и ждать еще день.
Николай Голохматов
Двадцатисемилетний командир отделения москвич Николай Голохматов после ухода Бориса Галушкина на Большую землю был назначен заместителем командира нашего отряда по строевой части. Высокий, стройным, русоголовый, он прямо кипел энергией и идеями. Хороший легкоатлет и лыжник, Голохматов еще до похода нашего отряда в тыл противника с оружием в руках защищал Родину.
...Их 110-й отдельный лыжный батальон Пролетарской дивизии, сформированный в Подольске, бросили на один из самых горячих участков фронта.
Хорошо запомнил Николай тот студеный февральский солнечный день, атаку на неприятеля. Скрипел свежий снег под лыжами. Холодные лучи яркого солнца слепили до боли в глазах. Слезы катились по щекам и замерзали на подшлемниках. Маскировочные халаты скрывали их от глаз вражеских солдат, но чужие пули все же находили то одного, то другого. Невольно Николай замедлял бег, сжималось сердце: кто?.. Но голос командира, шедшего впереди: 'За Родину!', заставлял мчаться, не останавливаясь, вперед, на окопы противника. Слева от него с ручным пулеметом на ремне размашисто шагал лыжник Вячеслав Захавин. Сегодня ему пробило девятнадцать лет.
- Пулемет! Почему молчит пулемет?! Огонь!!!
Этот крик заставляет Захавина валиться в снег, торопливо устанавливать 'Дегтярев', но сошки пробивают наст и тонут по самый ствол. Тогда Вячеслав становится на колено, вскидывает пулемет и дает длинную очередь. 'Дегтярев' дрожит, рвется из рук. Расстреляв диск, Захавин достает запасной...
Незаметно наползли сумерки. Небо затянулось облаками, стало темно-серым, мороз крепчал. Бой продолжался, но накал его поубавился. Вдруг Николай услышал, как недалеко от него кто-то вскрикнул.
- Слава!.. Гена, где вы?! - с тревогой кричит Николай.
- Я здесь! - отзывается Геннадий Маслов, появляясь из-за огромного валуна.
- А Вячеслав?
- Я только что видел его, - сказал он и позвал, стараясь перекричать звуки боя.
