двигателей. А наши корабли, всплывая из вакуума, неподвижно зависали в космосе. Впрочем, это не делало их удобными мишенями для врага – движение в природе относительно, и, с точки зрения тяньгонцев, ютландские суда тоже летели с большой скоростью, только в противоположном направлении. Так что наше преимущество в маневренности никуда не делось, просто в этих условиях труднее было подбить противника, чем если бы он стоял на месте и не брыкался.
Тем не менее уже за первые пять часов сражения было уничтожено почти две сотни тяньгонских кораблей при девятнадцати потерянных наших. Находясь в оперативном центре Ставки Главного Командования на выдвинутой за пределы «теневой зоны» Станции-Один, я имел возможность знакомиться с доставляемыми посредством катеров-авизо сводками и был в курсе происходящего на всех шести фронтах. По моему рангу капитана корвета мне в принципе не следовало здесь находиться – я должен был отдыхать в одном из офицерских клубов или торчать на борту «Ориона», довольствоваться официальными сообщениями и ожидать своей очереди отправиться в бой, – но так случилось, что я заглянул сюда, а меня никто не прогнал. Это был, пожалуй, первый случай в моей карьере, когда я, пусть и негласно, воспользовался привилегией сына императора.
Единственный, кто мог без колебаний указать мне на дверь, адмирал Павлов, был целиком поглощен анализом непрерывно поступавших сообщений. Да и я не был таким дураком, чтобы показываться ему на глаза.
– Десять к одному, – констатировал он соотношение вражеских и наших потерь. – А с учетом класса судов получается один к пятнадцати. Все как и планировалось для Первой волны. А во Второй мы уменьшим силу лобовых атак и изменим построение следующим образом…
Павлов продолжал говорить, а мне стало жутко. Я решил, что ни за какие коврижки не соглашусь когда-нибудь стать адмиралом. Эта работа не для меня. Ведь Павлов прекрасно понимает, что за этими коэффициентами стоят тысячи жизней, в том числе сотни наших, но он не может позволить себе эмоций; в силу своей должности он обязан отрешиться от человеческого фактора и рассматривать и наши, и вражеские потери лишь как сухие цифры статистики. Мой склад ума для этого не приспособлен. С моей точки зрения, лучше непосредственно рисковать собственной жизнью и жизнями своих подчиненных, а не вести сражение отсюда, из оперцентра, жонглируя коэффициентами, ударными векторами, тактическими построениями заградительных волн – так назывались четыре группировки, на которые был разделен Звездный Флот Ютланда. Корабли каждой волны должны были по очереди участвовать в битве, сменяя друг друга через каждые шесть часов. Насколько я знал, адмирал Биргофф предлагал разделить флот не на четыре, а на три волны, но Павлов предпочел более щадящий вариант – не столько для кораблей, чьим ходовым системам хватает на полное «остывание» и четырнадцати часов, сколько для людей, которые и шесть часов сражения воспринимают как целую вечность…
Тут Павлов встретился взглядом со мной, когда я неосторожно высунулся из-за спин присутствующих. Он на секунду умолк, убеждаясь, что это в самом деле я, его шурин, а не какой-нибудь похожий на меня молодой капитан-адъютант из штаба. Удостоверившись, что не обознался, он рявкнул:
– Капитан Шнайдер!
– Да, сэр? – ответил я, готовясь к взбучке.
– Что вы здесь делаете? Вас прислали из штаба эскадры?
Вдруг, откуда ни возьмись, рядом со мной появился принц Горан.
– Капитан со мной, – быстро заявил он, – Это я его пригласил.
– Тогда все в порядке, – сказал Павлов и вернулся к обсуждению тактических перестановок.
– Спасибо, – шепнул я принцу.
Он коротко улыбнулся: мол, не за что.
Горан, как контр-адмирал и командующий союзным соединением, имел полное право находиться в оперативном центре. И хотя зарконский дивизион наши вояки воспринимали с иронией, они с уважением относились к принцу, а в его лице – и ко всему Заркону, маленькой, незначительной планете, единственной, которая не побоялась навлечь на себя гнев могущественного генерала Чанга, предоставив нам пусть и чисто символическую, но все же реальную военную помощь. То обстоятельство, что за эту помощь Заркон содрал с нас приличную плату, не стало достоянием широкой общественности. За минувшие десять дней принц успел дать несколько пространных интервью ютландским СМИ, которые представили его настоящим героем, юным рыцарем без страха и упрека. Многие наши девушки-школьницы сходили по нему с ума.
Три дня назад мой «Орион» был снят с дежурства и назначен флагманом зарконского дивизиона. Отцу удалось убедить принца в том, что командовать сотней катеров гораздо легче с борта крейсерского корвета, обладающего более разветвленной системой внешних коммуникаций.
Горан в конце концов признал резонность его доводов, а Павлов в неофициальной беседе со мной сказал по этому поводу:
– Ты человек невоенный, Александр, но немного сорвиголова. Теперь ты должен умерить свой пыл и не лезть на рожон. Если ты погибнешь, твоему отцу и Яне будет больно; да и мне, честно сказать, тоже – привязался я к тебе. Но если с тобой погибнет зарконское высочество, его дед обвинит во всем Ютланд. А нам ни к чему международные осложнения. Ты понимаешь?
Я понимал. Все прекрасно понимал. Мне всучили принца с заданием беречь его как зеницу ока. А это значило, что я должен заботиться и о сохранности собственной шкуры. Причем формально это было продиктовано не личными, а чисто политическими соображениями. Ловкий ход, очень ловкий! Но я не осуждал отца, что он позволил себе такую слабость. Если бы я семнадцать лет искал своего единственного сына, а потом наконец нашел его, то ни за что бы не пустил его на войну. Придумал бы что угодно – но не пустил. А он не стал удерживать меня, разве что малость подстраховался…
Вскоре после того, как на смену Первой волне отправились корабли Второй волны, в Ставку Главного Командования прибыл отец. Он вылетел с Ютланда сразу по получении известия о начале вторжения, но его катеру понадобилось время, чтобы преодолеть «теневую зону».
При появлении отца в оперативном центре я бочком двинулся к выходу, но он сразу заметил меня с Гораном и первым делом обратился к принцу:
– Здравствуйте, адмирал. Если не ошибаюсь, ваш дивизион стартует в составе Четвертой волны?
– Да, сэр.
– Тогда у вас осталось двенадцать часов. Я бы советовал вам с капитаном Шнайдером пойти отдохнуть.
Намек был более чем прозрачным.
– Благодарю за совет. Мы немедленно последуем ему, – любезно ответил Горан. – Но скажите, сэр, вы еще не передумали насчет покупки «звапов»?
– Нет, ваше высочество. У нас хватает и своего оружия.
– Ну, как знаете. Только имейте в виду – с каждым часом цены растут.
Отец слегка улыбнулся:
– Я имею это в виду, не сомневайтесь…
Когда мы вышли из оперцентра, принц заметил:
– Знаешь, Алекс, твой отец хитрый лис.
С тех пор как «Орион» превратился во флагман зарконского дивизиона, мы с Гораном стали обращаться друг к другу на «ты» и по имени.
– Да, знаю, – ответил я. – Но в чем проявилась его очередная хитрость?
– В нас с тобой. Есть такая поговорка: сложить все яйца в одну корзину. Он положил вместе только два яйца, но золотые – тебя и меня. А корзина в данном случае – твой корабль. Если мы погибнем, то погибнем вдвоем, и у моего деда просто не повернется язык упрекать твоего отца.
– Гм-м. Ты думаешь, это сделано намеренно?
– Я это знаю. У кое-кого из вашего генштаба слишком длинный язык. Слухи уже ходят. Признай: хитро задумано.
Я согласно кивнул.
«Да, Горан, – подумал я. – Даже хитрее, чем ты можешь себе представить. Отец не только обеспечил мне страховку, но еще и инспирировал утечку информации – в выгодной для себя трактовке…»
У посадочных терминалов для шлюпок я предложил принцу задержаться и просмотрел информацию о
