веляло просто какой-то могильщиной! Страшно! Мне показали на стул. - Потом жена.
Не думал, что за один день столь много людей захотят оставить себе на память наши фотографии, и оказался морально к этому просто не готов. Моя внешность, несмотря на достаточно высокое самомнение, все же абсолютно не фотогенична. Все официальные фото даются с большим трудом, необходимо проделать много работы, следя за шириной улыбки, выражением глаз и так далее. Я и сейчас попытался сотворить экспромтом выражение поприличней, но результат вышел просто разительный. Даже когда специально стараешься глупо выглядеть, лицо не получается столь дебильным. Но все же сегодня повезло: фотография оказалсь слишком темной, и сделали повтор. Он получился не многим лучше первого, но идиотизмом лицо светилось поменьше. С Катей вышло не менее интересно: с картинки смотрело совершенно незнакомое лицо, и когда ее вклеяли в пропуск, то в принципе им могли бы спокойно пользоваться не только все женщины лагеря, но и добрая часть мужчин.
После процедуры запечатления ко мне неожиданно обратился Адольф, лукаво подмигнув правым глазом:
- Я надеюсь, что вы будете себя хорошо вести.
Не понимая тогда, к чему он клонит, я ответил, что можно лишь только надеяться и вышел наружу. Там молодой человек женской наружности, подозвав нас к столу, выдал поднос, на котором лежади три пары постельного белья, три чашки, три ложки, три вилки, три ножа и три пачки туалетной бумаги. Сверху он взгромоздил три пакета со съестным и махнул рукой: все, мол. Я, поняв, что подарки германского правительства на сегодня сыпаться закончили, поставил жену с подносом и ребенком в угол, а сам пошел вытаскивать наши вещи из машины. Перетаскали чемоданы в зал, сбросив их в кучу. Еще раз, уже в пятый, поблагодарили Сережу и, пообещав появиться вскоре, простились с ним.
Пока я ходил, Кате уже дали ключ от комнаты 43, которой, по всей вероятности, и предстояло быть нашим пристанищем в ближайшие обозримые месяцы. Мы только принялись ломать голову нашими чемоданами, точнее, способами их переноски, как выдруг в коридоре показался маленький коренастый мужичек. Быстрой походкой он подошел к нам и на чистом русском языке спросил:
- Ой, ребята, вы - русские.
В его голосе звучал неподдельный восторг при мысли, то мы и вправду таковыми окажемся.
- На двадцать пять процентов, - ответил я неопределенно на всякий случай. - Но, если по гражданству, так то на все сто, да и то пока, ибо вот-вот будем иметь честь принять новое.
Мужичек ничего не понял, улыбнулся еще шире, и выпалил, как из автомата:
- Ой как хорошо! Я - Филипп, Филипп Терещенко. У нас тут еще русские есть. Я-то уже здесь целый месяц, и семья еще есть, так те тоже при мне приехали муж и жена. И еще есть трое русских ребят, так они меньше недели. Вы в каком номере будете?
- Сорок третий.
- А, ну это - наш коридор. Мой номер - 51. Как обустроитесь, заходите, - приветливо пригласил он. - У нас там чаек, супчик, всякие дела туда-сюда. А вас как звать?
- Ах, простите. Павел, а это - Катя и Маша.
Филипп опустил взгляд на наши вещи.
- А сколько же у вас чемоданов! Как же вы везли их с собой? Сейчас я вам помогу! - он всплеснул руками и повернулся к одному из стоявших рядом парней, похожему на турка, и обратился на немецком. - Коллега, пожалуйста, это - русская семья, помоги!
Стоявший охотно взялся нам помочь, а вместе с ним и другие, бывшие рядом, разобрали барахло. Процессия, со мной, гордо вышагивающим в ее голове, двинулась к комнате. Мозги в этот момент анализировали забавный факт. Уже в который раз я слышал, что азюлянты называют друг друга 'коллега'. Это слово не только в русском, но и в немецком используется в профессиональном общении между собой. Люди здесь, в лагере, называя друг друга коллегами, вполне серьезно относятся к своим обязанностям азюлянта и считают, что их сдача 'на азюль', томительные ожидания и поиски путей в новый мир - все это весьма искуссная и тяжелая работа. Сейчас же они несли наши веши и с радостью приговаривали на разных языках Бог знает что, выражая не только довольство тем, что можно занять свое безделие, но и чувство гостеприимного коллектива, принимающего к себе новеньких.
Шмотье доставили в комнату. Филипп позвал в гости, когда отдохнем, и удалился. Мы стали осматриваться в нашем новом жилище, пытаясь полюбить его с первого беглого знакомства.
Н-н-да! Еще то... Комната квадратная, этакий давно крашеныый сарай метров в семнадцать. По нашим совковым меркам для гостинной подойдет. Но здесь, судя по-всему, она являет собой и спальню и кухню и все прочее... 'Может и туалет?' - уж с некоторой робостью подумалось мне. Но приглядевшись внимательно, с облегчением обнаружил, что ничего, напоминающего отхожее место нет.
С мебелишкой, конечно, жиденько тоже. По обеим сторонам примостились сиротливо две двухярусные кровати, а у окна расположился стол с тремя стульями, сверкающий девственной пустотой.
Маша тут же заскочила на кровать и стала там прыгать. Это было отрадно, так как означало, что ее ничем занимать не надо. Она сама определилась. А вот Катя себе достойного занятия не нашла и решила потратить время на высказывание собственного мнения. У нее на лице застыла маска, выражающая все, что она думает об этом азюле, лагере и обо мне, как о главной причине всех несчастий и неурядиц, постигших ее и все человечество со времен Адама.
- Место отличное! - приподнятым голосом оценил я, пытаясь в тщетных усилиях смягчить впечатление.
- Естественно! Ты всю свою жизнь мечтал только в ТАКОМ месте жить. Тебе не кажется, что обстановка весьма богата. Можно попросить сократить количество мебели вдвое.
- Посмотри в окно, - провел я отвлекающий маневр, указав на большой темный провал в стене. - Вон туда вдаль. Какое поле! Летом оно, наверное, колоситься пшеницей, а еще метров двести-триста - лес.
- Изумительно! Я всегда считала, что у тебя близорукость минус два, а на самом деле, видать, минус двадцать два. Ты видишь лес в километре, а мусорник под окном не замечаешь. Но, что можно от тебя ожидать! Прийдется ютится! - она состроила лицо святого страдальца, жертвующего собою во имя всего человечества сразу.
Под аккомпанимент легкого препирания мы рассовали чемоданы под кровати и просто в угол, предварительно вытащив из них все, что необходимо. Потом настал черед рассматривать содержимое пакета с пайком. Оно состояло из одной рыбной консервы - тунец, двух маленьких-маленьких пакетиков сыра, двухсотграмовой пачки апельсинивого сока и кое-какой мелочи. В довершение ко всему кинули на троих полбуханки хлеба. Совершенно определенно, ничего похожего на паспорт там не было. Теперь очередь возмущаться перешла ко мне, так как в нашей семье именно я был признанным авторитетом в вопросах кулинарии. Моему раздражению просто не было предела, и я его смачно изрыгал наружу.
- Грандиозно! Можно съесть и обосраться от счастья и благодарности немецкому правительству! Правда будет нечем. Такое количество пищи просто не дойдет до прямой кишки, - кусок хлеба, трясущийся в моих негодующих руках, был прозрачным, как стекло.
Еда - мой больной вопрос. Ну у каждого бывает свое... это: пчелы под шевелюрой, как англичане утверждают. У меня - еда. В жизни я испытывал моменты, когда, прямо скажем, приходилось недоедать. Но все-таки, всегда стремишься наиболее полно удовлетворить именно эту самую низменную потребность, и не только количественно, но и качественно.
Внимательно, но удрученно посмотрев на содержимое пакетов, повздыхав, мы решили ответить на приглашение доброго человека Филиппа. Решение было достаточно своевременное, тем более что им упоминалось слово 'суп'. Закрыв дверь на ключ, всей семьей двинулись на поиски пятьдесят первого номера. В душе теплилась тайная надежда, что хоть там люди опытные смогут не только добрым словом, но и добрым делом удовлетворить наше чувство легкого голода, придававшего романтичность всем этим приключениям. Однако, уж если положить руку на сердце, то в тот момент тайные булавки сомнения принялись с возрастающей силой колоть мое сердце и желудок. А образ немецкого правительства в виде доброго дяди с веселым лицом, протягивающего жирную свинную отбивную с банкой пива, стал медленно распадаться на банки рыбных консервов.
Комната 51, как выяснилось из опроса, находилась в противоположном конце коридора. Итак, в первый раз можно было составить общую картину о сконцентрировавшихся в этих местах борцах за свое немецкое
