линию связи с отцом.
На это ушло несколько минут. Вне сомнения, отвратительная вечеринка (его «бал») была в самом разгаре. Наконец его лицо появилось на стене моей гостиной.
Отец выглядел усталым, но прежнего напряжения уже не было. Он улыбался: я понял, что он говорит со мной из кровати - лежит, откинувшись на атласные подушки. И наверняка он не один. Я услышал приглушенное хихиканье из-под одеяла.
- Что-то ты раненько сегодня поднялся,- заговорил он, довольно ухмыляясь и потягиваясь.
- Да и ты тоже неплохо,- парировал я.
Он недовольно фыркнул в ответ, как дельфин, вынырнувший из бассейна.
- Не раскисай. У тебя вечно такой расклеенный вид, Коротышка?
Смешки из-под одеяла повторились.
- Я же предлагал тебе этих… дам. Помнишь? Забыл, что ли?
Новый приступ смеха. Одеяло опять задергалось.
- Было бы просто стыдно упустить таких цыпочек.
- Я принимаю твои условия,- решительно объявил я.
- Какие еще условия, Коротышка?
- Насчет приза.
Его глаза округлились.
- О чем это ты?
- Я лечу на Венеру искать тело Алекса.
- Ты? - Отец рассмеялся.
- Он был моим братом! - отрезал я, чтобы избежать долгих объяснений.- И я любил его.
- Да тебя на Луну-то доставили, можно сказать, со скрипом, как же ты собираешься лететь на Венеру? - Казалось, он не притворялся: сама мысль о моем предложении просто не укладывалась у него в голове. Значит, это не провокация?
- Ты считаешь, я не справлюсь? - спросил я напрямую.
- Я не считаю. Тут считать нечего. Я знаю, что тебе никогда этого не сделать.
- Положим, считать ты умеешь. Боишься недосчитаться денег? Десяточек биллионов, а? Все-таки на дороге не валяются.
- Рассказывай… Никогда не поверю, что ты решишься… что ты отважишься на такое. Несмотря на твой гонор.
- И даже несмотря на такой гонорар?
- Да,- покачал головой отец и усмехнулся.
- Так я докажу тебе! - воскликнул я.- Этот чертов приз будет моим!
- Конечно, а то как же,- ухмыльнулся отец.- А слоны умеют летать.
- Ты сам втянул меня в это дело,- доказывал я.- Ты спровоцировал это решение. Ты хотел, чтобы я ввязался в это дело. Приз в десять биллионов хоть кого с места поднимет, тем более человека, которого через месяц лишают денежного довольствия.
Усмешка исчезла с его лица, и он посмотрел исподлобья и, как мне показалось, озадаченно.
- Да, а что тут такого? Ты со мной не согласен? Разве ты считаешь, что это несправедливо?
- Не хочу обсуждать… В общем, я собираюсь на Венеру,- твердым голосом объявил я.
- И ты всерьез веришь, что можешь рассчитывать на такие деньги?
- А что мне еще остается? Умирать без пищи и лекарств?
- А ты не подумал о том, что может много найтись таких охотников? На десять биллионов-то, а?
- Кто еще, находясь в здравом уме, может даже подумать об этом?
- Одного такого безумца я уже знаю,- с усмешкой ответил отец.- Он в лепешку разобьется ради этих денег.
- Кто это?
- Ларс Фукс. Мерзавец сейчас где-то на Поясе, но как только известия дойдут до него, он отправится прямиком на Венеру, не моргнув и глазом. Чего-чего, а сомнений этот человек не знает. Особенно когда речь идет о таких деньгах.
- Фукс?
Я часто слышал от отца об этом человеке. Папаша всегда говорил о нем с отвращением. Ларс Фукс был разработчиком астероидов, грубо говоря, шахтером и подрывником, а еще точнее, космическим кладоискателем. Это, пожалуй, все, что я о нем знал. Однажды он основал собственную корпорацию и даже временно стал папашиным конкурентом, но теперь являлся всего-навсего вольным разработчиком полезных ископаемых на астероидах, ковырялся в камнях, зарабатывая себе на пропитание. Еще его называли Каменной Крысой.
- Фукс, Фукс. Вот именно, Фукс. Так что тебе придется вырвать этот кусок у него изо рта, Коротышка. Не думаю, что ты тот человек, который сможет справиться. Сомневаюсь, что у тебя хватит мужества тягаться с Крысой Фуксом.
Я должен был понимать, что наступает тот самый решительный момент, когда отец сможет управлять мной и я прыгну в подставленный им обруч. Но, честно говоря, меня ждала нищета, и рассчитывать я мог только на этот приз.
Ну и, конечно, деньги - это еще не все. Мне было дорого удивительно красивое, решительное, вдохновенное лицо брата, которое я и сейчас, как наяву, видел перед собой, точно так, как в ту последнюю ночь, которую он провел на Земле.
«Отец убьет тебя, если узнает»,- сказал я тогда.
«Он уже знает»,- ответил Алекс.
ВАШИНГТОН
- Жизнь - это благо,- проскрипел профессор Гринбаум. - Но я слишком стар, чтобы им воспользоваться.
Я еще никогда не встречался с таким ветхим стариком с глазу на глаз. Конечно, старики, вероятно, еще встречаются среди бедноты, но в обществе, где каждый может воспользоваться омолодительной терапией и хирургией при достижении почтенного возраста, никто больше не старился.
Однако Дэниель Гаскел Гринбаум был стар. Его кожу покрывали настоящие морщины и пигментные пятна. Он весь ссутулился и выглядел так, словно находился при последнем издыхании. Непонятно, как он еще стоял на ногах и двигался. Казалось, тронь его пальцем, и он рассыплется. На деле рукопожатие Гринбаума оказалось достаточно крепким и энергичным, несмотря на мешки под глазами и обвисшие складки кожи на щеках. Последнее придавало его образу что-то от бульдога.
Микки предупредила меня насчет его внешности, так что Гринбаума я узнал бы даже в толпе. Мишель Кокрейн считалась одной из его многочисленных последователей. Теперь, уже получив профессорскую степень, она по-прежнему истово поклонялась Гринбауму, точно какому-то ученому божеству, в которое верят все эти аспиранты, кандидаты и членкоры. Она называла старика величайшим ученым-планетологом в Солнечной системе. При этом неизменно добавляя: «из ныне живущих». «Что бы это значило? - подумал я, впервые услышав такие слова.- Неужели каждому из планетологов, как и каждой планете, уготовано одряхлеть, подобно Гринбауму?» Позже я понял: в этих словах Микки заключался священный трепет осознания, что она видит перед собой живое божество, человека, о котором, родись она чуть позже, она могла бы только читать на страницах научных альманахов. Если, конечно, можно назвать «живущим» измученное астмой и артритом, еле ковыляющее существо. Гринбаум наотрез отказывался от омолодительных процедур. Наверное, причина всему - религия. Или обыкновенное упрямство. Он был из тех, кто свято верит, что возраст и смерть - вещи неизбежные, и не подобает человеческому существу уходить от них, используя всякие научные хитрости.
