разыгравшегося воображения. Останавливал лишь тот факт, о котором между делом сказала Катя, что она, несмотря на сердечную любовь к старшей сестре и оставленной в Краснополе матери, задерживаться в Москве не собирается. У нее со дня на день уже назначен отлет в Таиланд, где она и собирается провести целый месяц, ни о чем не думая и занимаясь исключительно собственной релаксацией. Устала, чертовски устала от проклятой и любимой работы. Уже бредовые видения стали появляться.
Валентина на этот «пассаж» предположила, в свою очередь, что Катька просто одурела от одиночества, и ей давно пора подумать о толковом муже. Но только не краснопольском, где никогда никого порядочного не было — либо «зацикленные» на своих «мужских качествах» тупые джигиты, либо дельцы полубандитского пошиба. А возраст уже не тот, чтобы, как говорится, начинать всю жизнь сначала. Катя ведь уже «сбегала» однажды, по ее выражению, замуж, но вовремя опомнилась.
Да, тут Турецкий, если бы он не нес на плечах определенных обязательств перед собственной семьей, и мог сделать решительный шаг навстречу. С полным пониманием и огромной охотой. Но…
Правда, ему показалось… ну да, именно показалось, конечно, что Валентина в какой-то момент разговора с Катей подала ему знак, поощряющий его интерес к ее младшей сестре. Будто намекала одним взглядом: не теряйся, мол, не все так неприступно, как тебе кажется… Нет, наверняка показалось. Уж кто другой не знал бы, а Валентина-то была в курсе семейного положения Саши, когда сама только собиралась замуж за Ванюшина. Ну и что, тут же возникло возражение, мало ли что ей известно? Может, также знает и о том, что в семье Турецкого постоянные нелады? А тут родная сестра не пристроена! Недаром же, наверное, заметила, что сама она никакого сравнения с младшей сестричкой не выдерживает. Но тут она явно лукавила — выдерживает, да еще как! Настоящей стала женщиной, в самом соку. А может, это ее способ обратить его внимание на себя? Черт возьми, совсем запутался… Мысли не о том. А о чем?
Катя, без слов, очень хороша, но главный вопрос дня — все-таки Гера, вот на этом и должны быть сосредоточены сейчас главные мысли и действия. А разбираться, скажем, в деле того же Неделина Турецкий вовсе не желал, ну, разве что постольку, поскольку оно пересекалось с делом о покушении на Ванюшина, не более. Поэтому, отвечая на вопрос Вали, собиравшейся не позже завтрашнего дня вылететь в Краснополь, как себя вести с представителями городской администрации, которая, конечно же, станет высказывать свои сожаления, сказал следующее.
Избежать контактов не удастся, как и выслушивать их фальшивые сожаления и оправдания — тоже. Относиться к этому надо спокойно и якобы с пониманием, чтобы не вызывать у них подозрения о каких-то своих предпринятых кардинальных решениях. Можно только сказать, что жена обратилась в частное охранно-разыскное агентство, где работают некоторые бывшие сослуживцы мужа, и они пообещали помочь ей установить истину. Поскольку Генеральная прокуратура ничего толком расследовать не может. Ничего страшного, наверх будет немедленно доложено, а особых оправданий здесь не потребуется: объясним, мол, что нами предпринят такой тактический прием. Но вот кто конкретно станет заниматься расследованиями у них в городе, этого они пока знать не должны. Вопрос о помощи решался с руководством агентства, а не с конкретными сотрудниками. Кто приедет, тот сам и представится. И ничего серьезного о сестре и ее роли. Звонила, рассказала о каком-то наглом сопляке из прокуратуры и улетела куда-то отдыхать: достали — вот основная причина. Буквально этими словами — пусть попрыгают. Зато уже заранее в городе, для дальнейшего оперирования фактами первоначального расследования можно будет при нужде спокойно задаваться вопросами: «Интересно, кто тот сопляк? Какой сопляк? Ах, этот?! Ну, тогда с вами все понятно…» Очень полезно кое-кому бывает услышать о себе постороннее, непредвзятое мнение.
Катю, как и Валентину, понемногу отпускало напряжение, они заметно расслаблялись, и это обстоятельство уже само по себе говорило об успехе миссии Турецкого, попытавшегося внести в семью Ванюшиных, или Молчановых, как угодно, спокойствие и уверенность, что дело закончится не самым худшим вариантом.
Как говорится, и горько, и смешно. Но почему же странный вроде бы намек Валентины никак не выходил из головы? Вот этот вопрос не давал Турецкому покоя. И был момент, когда ему снова показалось, что теперь уже и Катя, со своей обостренной женской интуицией, проникла в его тайные мысли и даже как бы отнеслась к ним с сочувствием и пониманием. Но не с абстрактным пониманием, а так, будто хотела бы поощрить его усилия. Нет, в самом деле, разве женщина должна делать первый шаг навстречу? Турецкий прекрасно знал, что это — прерогатива мужчины. С нетерпеливым и трепетным ожиданием добиваться согласия, либо же — не менее впечатляющей оплеухи. Значит, что, вперед? Нет, боязно. А боязно было оттого, что его непрошеная, незваная активность могла бы показаться этим прекрасным женщинам неуместной, да и просто неприличной, и тогда наверняка рухнуло бы хрупкое, установленное с ними доверие.
Завершая долгий разговор, Александр убедил их, что уже завтра, по всей вероятности, вылетит в командировку, но контакт с Валентиной, которая также собиралась лететь тем же самолетом, установит не сразу, сперва осмотрится в городе, в котором в последний раз был черт-те когда. А остановится он в какой-нибудь скромной гостинице, и разыскивать его не надо, сам появится, когда будет нужда. Затем он записал все необходимые номера телефонов для возможных контактов, в том числе и на телевидении, и решил уже попрощаться. Но Валентина неожиданно огорчилась: целый вечер провели в рассуждениях, и только по чашке чая выпили. А там ужин готов! Неужели откажется? И столько откровенного сожаления и, что важнее, скрытого соблазна прозвучало в ее словах, что Александру стало трудно отказываться. Оставалось немедленно и с энтузиазмом отложить свой уход.
Катя захотела немного выпить, сказывалось напряжение ее последних дней. Турецкий готов был поддержать компанию, не желая и вспоминать о том, что он — за рулем. А за столом как-то сама по себе возникла совсем другая тема. Катя поглядывала на гостя с теплой усмешкой и вдруг спросила:
— Это правда, Саша, что ты… — Они еще в начале беседы перешли на «ты» с легкой руки Валентины. — Что ты когда-то здорово приударял за Валькой?
Нет, ехидства в вопросе не слышалось, скорей любопытство и, похоже, скрытая зависть к более «удачливой» сестрице. Хотя сейчас язык не поворачивался называть ее так — в ее-то нынешнем положении.
— Увы, было дело, — серьезно ответил он, с улыбкой поглядывая на хозяйку дома. — Она уже тогда была просто удивительной женщиной. Ну, девушкой, я имею в виду… То есть еще не женой, и даже не невестой в общепринятом смысле. Герка только еще собирался предложить ей стать его невестой. И мы, помню, горячо обсуждали этот сокровенный для него вопрос.
— И что же было в ней такого удивительного? — тоже улыбаясь, продолжила Катя.
— Валюш, извини, что мы о тебе словно бы в третьем лице разговариваем… А дело, Катюшенька, в том, что она уже тогда была чертовски хороша, просто прекрасна, как, впрочем, и сегодня. Только тогда красота ее казалась хрупкой, трогательной, а сейчас Валя заматерела, так сказать, превратилась в шикарную женщину. Но уже и тогда у нее совершенно отчетливо проявилось потрясающее умение видеть людей насквозь. Все их мысли, чувства там, и прочее. Ей нельзя было врать, это я понял буквально с первых же наших разговоров. Именно это меня и покорило, хотя… — он замолчал.
— Хотя ты был уже не первый год женат, — с легким смешком закончила за него Валентина. И, тоже помолчав немного, продолжила с легкой грустью теплого воспоминания: — А я ведь все замечала. И взгляды твои, и даже, как у тебя учащенно колотилось сердце, ощущала, представляешь? Ах, если б ты был тогда свободен, Сашка!..
— Но ведь Гера тоже был в ту пору… — начал, словно оправдываясь, Турецкий, но Валя его снова перебила:
— Гера всегда был одинаков. Он и сегодня такой же, как десять лет назад, дай бог, чтоб и дальше таким же оставался… — Она вздохнула. — А ты — совсем другой. Я, помню, Катьке, маленькой еще, говорила: вот бы мне такого мужа! Век бы горя за ним не знала… Ты помнишь, Катюша?
— Еще бы! — засмеялась Катерина и посмотрела Турецкому в глаза: — еще как помню! А когда Валька сказала вчера, что собралась встретиться с тобой, чтобы упросить заняться этим делом, у меня будто что-то екнуло внутри: дай, думаю, увижу, наконец, того самого, мифического, о котором, между прочим, в силу своей профессии, немало слышала разных мнений.
— Сплетни-то? — усмехнулся Турецкий.
— Зачем? Не только, хотя хватает всякого. Но главным образом про то, что «некий Турок», если уж за что берется, всегда доводит дело до конца. А за это его и терпеть не могут, и даже ненавидят те, кто
