замыслам северского князя, отправившегося «поискать славу». Путь к киевскому столу для него теперь лежит через Поле. Если комони его пойдут за Сулу, то победа его эхом отзовется в сердцах держателей престола — киевской знати, политическая программа которой Игорю известна. Окончательный разгром половецкой державы может стать решающим аргументом в споре за титул великого князя.
Какая буря, какая необходимость острейшая понесла Игоря в поля широкие? Буря непомерного честолюбия, алчба легкой наживы — добыть славу, потоптав лежачего…
В этих двух «эпиграфах» — авторская расшифровка замысла Игоря, отношение Автора к походу (к тактике и стратегии северского князя), его политические взгляды.
Я пока не говорю о художественном блеске кристаллических фраз этих — любой поэт позавидует такому умению малым выразить многое — я хочу указать на то громадное расстояние, историческое, идеологическое и нравственное, которое пропастью пролегло между современным читателем и этими прозрачнейшими (лексически и грамматически) словосочетаниями, которые в ученом прочтении превратились в «темные» места «Слова».
Одни эти кощунственные, обескураживающие галицы могут достойно представлять подлинную древность памятника, ибо ни один писатель России XVIII века не допустил бы такого высокого моветона по адресу доблестных предков. На частном, древнерусском материале Автор попытался коснуться нравственной проблемы общечеловеческой значимости — «свой неправ».
Практика мировой литературы сохраняет считанные примеры подобного откровения. А возможно оно лишь по отношению к
Первое время читателей «Слова» шокировало и то, что воины Всеволода «скачутъ аки серые волци в поле».
Ни в одном памятнике после «Слова» христианин не уподобляется серому. (Этот положительный образ идет со времен дохристианских культов. В тюркской и монгольской фольклорных традициях волк — образ мужества. Сравнению с волком удостаиваются не многие герои. Волк — один из авторитетнейших тотемов степного культа. В некоторых генеалогических легендах тюрки и монголы ведут свое происхождение от волка. Вспомните и древнерусский культ волка).
Характерна реакция «Задонщины».
С соколами сравниваются только русские воины, а татары — это волки, вороны, гуси–лебеди (тоже, кстати, отрицательный образ в былинной традиции).
А рассмотренный отрывок передан в «Задонщине» так:
Ци буря соколи занесет
из земли Залеския
в поле Половецкое:
на Москве кони ржут,
звенит слава по всей земле
русской…
Автором «пересказа» использована форма метафор «Слова», содержание (ни литературное, ни историческое) не было понято.
И в дальнейшем сложная диалектика идейного содержания памятника ординарным прочтением упрощена и сведена к прямолинейному стереотипу — призыв объединиться перед лицом варварской степи. Используя этот вывод как универсальную отмычку, иные толкователи пытаются взломать железные врата, ведущие в мир честного «Слова».
П р и м е ч а н и я
1. Слово о полку Игореве. М. — Л., 1961. Комментарий и перевод Д. С. Лихачева, стр. 197,
2. Слово о полку Игореве. М., 1945. Перевод и комментарий А. Югова, стр. 53.
3. Там же, стр. 59.
4. Слово о полку Игореве. М. — Л., 1961, стр. 197.
5. Слово о полку Игореве. Л., 1967, стр. 478.
6. Слово о полку Игореве. М, 1967, стр. 129.
Была ли Дева?
«Уже бо, братие, невеселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла. Въстала обида въ силахъ Дажь–Божа внука, вступилъ девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синемъ море у Дона, плещучи убуди жирня времена».
Перевод Мусин–Пушкина:
«Невеселая уже, братцы, пора пришла: пала въ пустыне сила многая, возъстала обида Даждь–Божымъ внукамъ. Она, вступивъ девою на землю Троянову, восплескала крылами лебедиными на Синемъ море у Дону, купаючпсь, разбудила времена тяжкие».
Так из–за неверной разбивки родилась ещё одна поэтическая красивость — образ Девы–Обиды, не свойственный славянской мифологии. Последующие поколения переводчиков согласились с таким членением и внесли только две грамматические поправки: «вступила», вместо «вступилъ», и «упуди» — распугала, вместо «убуди» — возбудила.
С девами в «Слове» вообще много мороки, а здесь ещё одна. Да какая! «Дева–Обида — это всенародное бедствие, которое неотвратимой волной нахлынуло на всю страну, — комментирует М. В. Щепкина, — олицетворение это поражает не только силой, но и красотой, которая ставит его наравне с таким замечательным памятником античной скульптуры, как Самофракийская Ника»1.
П. П. Вяземский был уверен, что Троян — это царь Трои — Пергама и под Девой–Обидой автор «Слова» подразумевал саму Елену Прекрасную.
Литература по этому отрывку накопилась громадная. Общие усилия увенчались следующим прочтением: «Уже, братья, невеселое время наступило, уже пустыня силу русскую прикрыла. Встала Обида в войсках Дажь–Божа внука (то есть русских), вступила она Девою на землю Трояновую (то есть русскую землю), всплескала лебедиными крыльями на синем море у Дона и плешущи распугала счастливые времена».
Такое понимание принято во всех последних изданиях «Слова».
Смысл текста запутан окончательно.
Я проверяю разбивку Мусина–Пушкина. Вреда большого для наших знаний о памятнике, думаю, не будет, если подвергнуть сомнению одну буквенную комбинацию Мусин–Пушкина. Зато мы избавляемся от необходимости вносить грамматические поправки. Думаю, что и Переписчик–16 это место читал по–иному. (Соответственно с разбивкой изменена нами и пунктуация). «Уже бо, братие, невеселая година въстала; уже пустыни силу прикрыла. Въстала обида въ силахъ Дажь–Божа внука: «вступилъ, де, вою на землю Трояню», въсплескала лебедиными крылы на синемъ море у Дона; плещучи убуди жирня времена».
Этой разбивкой «девою» — «де, вою» оправдан мужской род глагола «вступилъ», ибо относится глагол не к «обиде», а к Игорю, который вступил войной на землю Трояню.
Дажь–Божий внук обижается на Игоря. Это его обида всплескала крыльями у Дона, т.е. там, куда пришел Игорь войною. Эта его обида возбудила времена «жирные». Автор, как бы становится над схваткой (употребим современную формулу) и, пытаясь сохранить объективность, объясняет причину ответного нападения половцев на Русь. Он выражает этот мотив словами обиженного Игорем Дажь–Божья внука, «вступилъ, де, вою», и не кажется противоестественным, что использован в этом контексте термин из половецкого словаря.
…Опять мы, кажется, встречаемся со случаем превращения сочетания «къ» в «я». (Тюркское «жирикъ» — разрыв, в переносном смысле «раздор» (каз). Происхождение его прозрачно: жирт — разорви; жира — место разрыва; жирикъ — разрыв, раскол, раздор).
В рукописях часто путаются «и» и «н» из–за графической схожести. Палеографы могли бы найти много
