Рейа воодушевилась.
- Все говорят, что Низами самый талантливый среди поэтов Гянджи. Но почему ты живешь беднее и хуже их? Посмотри, как богат и знатен поэт Абульулла. Сколько в его доме рабов, рабынь и слуг!.. Когда его жена Джаханбану или дочь Мгхтаб-ханум выходят на улицу, все думают, это гуляет жена эмира Сафийя- хагун. Я уже не говорю о поэте Фелеки, он тоже необыкновенно богат. В их конюшнях можно увидеть самых красивых и породистых лошадей Азербайджана. Поэта, писавшего под именем Хагайиг, восхваляли так, что хаган Ширвана дал ему свое имя. Сейчас все говорят о славе и богатстве Хагани. Эти поэты имеют стада овец, табуны коней, а у тебя - одна тощая корова. Они владеют имениями, садами, высокими, пышными дворцами, а у нас с тобой - жалкая хижина из саманной глины. Я хочу знать, почему все так? Только не придавай иного смысла моему вопросу. Не думай, будто я сетую на бедняцкую жизнь. Задолго до того, как мы поженились, я хорошо знала и этот дом и его хозяина. Мне не нужно богатство. В доме отца я жила такой же жизнью.
Ильяс, не притрагиваясь к еде, внимательно слушал Рену. Так серьезно она говорила впервые со дня их свадьбы. Протянув руку, он убрал прядь волос упавшую ей на глаза.
- Душа моя, радость моя, Рена! - сказал он. - На твои вопросы легко ответить. Шахи и правители зря не дают награды и подарки. Если ты не будешь гнуться в поклоне перед правителем, тебя не одарят дорогим халатом. Скажи, Рена, неужели ты хотела бы, чтобы моя голова склонялась перед каждым презренным государем, перед убийцами?
Из глаз Рены на сухой ячменный хлеб, лежащий на скатерти, закапали слезы.
- Клянусь твоей жизнью, я не хочу, чтобы голова моего мужа склонялась перед убийцами. Я еще больше люблю тебя за твою непреклонность.
Ильяс утер рукой слезы на глазах жены, поцеловал ее в лоб.
- Пестрота дарственных халатов обманывает многих, - продолжал он. - Но эти халаты ничем не отличаются от далвы*, которая помогает охотникам истреблять куропаток. С помощью этих дарственных халатов шахи и хаганы охотятся на глупцов, падких на роскошь и богатство. Дарственные халаты - это саван, в котором хоронятся людская честь и совесть. Имения, сады, рабы, рабыни и слуги, которыми владеют многие поэты, куплены не за деньги. Эмиры, шахи и даже сами халифы дарят это в обмен на честь, самолюбие, совесть и благородство. Поэты, воспевающие недостойных, жадных правителей, - это льстецы, кормящиеся подачками под золотыми куполами дворцов. Восхваляющими правителей стихами они затуманивают сознание простого народа, завлекают народ в лапы хаганов и халифов. Их хвалебные стихи стоят в одном ряду с оружием, которое истребляет крестьян Азербайджана. В грабеже и насилии, в бесправии и несправедливости принимают участие и их перья. Рена, красавица моя, друг мой, мы живем в такой век, когда рабами и рабынями могут владеть лишь те, кто сами, как рабы, гнут спины перед правителями и хекмдарами. Умные, благородные головы не склоняются перед изменниками и врагами народа. Эти головы могут склониться лишь перед мечтами, интересами и волей народа. Я счастлив, что голова моя непреклонна. Пусть не радуется поэт Эфзалэддин, писавший прежде под псевдонимом Хагайиг. Хаган пожаловал ему имя Хагани. Но если бы он захотел вернуть те времена, когда его звали Хагайиг, у него ничего не получилось бы, ибо очень трудно прийти из дворца к народу с незапятнанной совестью. Кроме того, одна из дверей во дворце ведет в тюрьму. Милая Рена, знала бы ты, как позорят друг друга эти придворные поэты Абульулла и Хагани! Борясь за первенство во дворце, они готовы перегрызть друг другу глотки. Поэт Абульулла бранит площадной бранью своего молодого зятя Хагани, так как последнего взяли во дворец, а его выдворили. Славная моя Рена, лучше довольствоваться ячменным хлебом и стаканом молока, чем жить скандальной жизнью дворца. Ты должна быть против того, чтобы мое перо опозорилось, сделавшись слугой хаганов и султанов.
______________
* Д а л в а - кусок материи, сшитый из небольших пестрых кусков. Охотник растягивает далву на палках и садится позади; куропатки, привлеченные яркостью ткани, сбегаются к далве и становятся добычей охотника.
По щекам Рены текли слезы.
- Верь, Ильяс, я никогда не допущу, чтобы ты унижался.
В комнату вошла Мехсети-ханум. Подойдя к скатерти с едой и увидев плачущую Рену, она спросила удивленно:
- Что это значит, Ильяс?! Никогда не думала, что ты так скоро заставишь плакать бедную девочку.
Ильяс и Рена встали. Старая поэтесса прижала к своей груди голову Рены.
- Ничего,- сказала она, - в семейной жизни возможны всякие недоразумения и неожиданности. Я готова выслушать вас и постараюсь уладить ваши разногласия. Было время, и мне пришлось много поплакать. Случалось, я плакала из-за пустяков. Был даже случай, когда я разрыдалась от радости, написав два очень удачных четверостишия. Помню, в тот момент в комнату вошел мой молодой супруг Амир-Ахмед; увидев меня плачущей, он сам не смог сдержать слез. Откровенно говоря, я даже удивлена: почему такой тонкий поэт, как Ильяс, не плачет при виде слез этой нежной молодой женщины?! - Мехсети-ханум поцеловала Рену и Ильяса. - Садитесь, друзья. Порой бывают нужны и слезы, они смывают с сердца печаль.
Рена грустно взглянула на мужа.
- Даю слово не задавать больше подобных вопросов.
Ильяс пересказал Мехсети-ханум разговор, послуживший причиной слез жены, и в конце добавил:
- Я сам заинтересован в том, чтобы Рена задавала подобные вопросы. Она должна знать, почему я беден.
Мехсети-ханум недовольно покачала головой.
- Ты ли беден, Ильяс?! Тот, кто богат душой, не может быть бедняком, если он даже действительно неимущ.
Открылась дверь, в комнату вошел Фахреддин. Поздоровавшись и поцеловав руку Мехсети-ханум, он сел.
Рена поспешила принести для него еду. Однако Фахреддин ни к чему не притронулся.
- Ты почему не ешь? - недовольно спросила Рена. - Может, из-за бедности нашей скатерти?!
Фахреддин с упреком взглянул на хозяйку дома.
- Клянусь честью, Рена-ханум, дело вовсе не в бедности вашей скатерти. Она богата, коль скоро за ней сидят два великих мастера. Кто таков Фахреддин, чтобы пренебрегать таким обществом?! Клянусь всеми вами, у меня со вчерашнего дня не было во рту ни крошки.
- Ты был в дороге?
- Нет. Счастье не желает сопутствовать мне. Судьба упорно обманывала меня. И вот наступило пробуждение, я увидел, что стою у пропасти безнадежности.
- Ты получил известие о Дильшад? - спросила Мехсети-ханум.
Фахреддин печально кивнул головой.
- Да, я получил известие о Дильшад. Но, увы, ее уже нот здесь. Лишь в моем сердце остался ее образ. Не знаю, смогу ли я забыть ее! Горе постигло меня! Горе!..
Низами сурово смотрел на Фахреддина,
- Разве тебе не было известно, Что Дильшад рано или поздно увезут из Гянджи?! Разве тебе не сказал об этом Хюсамеддин? И не я ли твердил тебе много раз, когда ты получил письмо от имени Дильшад, что это коварная хитрость?!
- Я даже не знаю, куда Дильшад увезли.
- Куда ее могли увезти?! Разумеется, в Багдад. Ведь ты читал письмо эмира, адресованное халифу.
- Несомненно одно, ее уже нет в Гяндже. Будь она здесь, ее драгоценное ожерелье не попало бы в руки слепцов и нищих.
- О каком ожерелье ты говоришь?
Фахреддин вынул из кармана красивое ожерелье и положил перед Низами.
- Это ожерелье я когда-то подарил Дильшад. Вот, можешь прочесть на нем мое имя. Несколько дней назад ночью из одного из тахтреванов, которые двигались мимо караван-сарая 'Мас'удийе', выбросили завернутое в платок ожерелье. Слепцы и нищие затеяли дележку и не могли поладить. Наконец они решили продать ожерелье и отнесли его к ювелиру Кавамуддину. Тот узнал свою работу, так как ожерелье я заказывал у него.
Рассказ Фахреддина опечалил Репу и Мехсети-ханум. Ильяс попытался утешить друга.
