революции. Помещики же идут в ее рядах потому, что она не ставит земельного вопроса и помещикам бояться нечего. Остался еще один весьма интересный и важный вопрос, это о революционном настроении иранской буржуазии, которая симпатизирует вам и хочет работать с вами. Причина тут ясна. Взаимоотношения между капитализмом и монархией или феодальным строем в Иране совершенно иные, чем в других государствах. Скажем, к примеру, этот вопрос ставится здесь иначе, чем в России, которая в свою очередь отличается в этом отношении от Англии и Франции. Во-первых, развитие капитализма в России началось с XIX века, а в Иране только-только начинается. Во-вторых, Россия давно перестала быть страной маленьких феодалов и стала большой монархией. Иран же еще остается страной маленьких феодалов. Вот почему возможности, имеющиеся у капиталистов России, не имеются у наших капиталистов и буржуазии. В Иране немало мелких капиталистов, которые стремятся вырасти и широко эксплуатировать страну, но не находят почвы для роста. Начиная с большого феодала и кончая маленьким, все они препятствуют развитию капитализма. Пронюхав, что у кого-нибудь есть деньги, феодал начинает наступать на него, опутывает его и приводит к неизбежному разорению. До тех пор, пока существует в Иране такое положение, иранские капиталисты будут в революционном лагере выступать с оружием против шаха. По- моему, если иранские революционеры даже увеличат размах движения, буржуазия и капиталисты все равно пойдут с ними в ногу и будут бороться до тех пор, пока не заберут власть в свои руки. Вы можете не бояться буржуазии до тех пор, пока она не станет во главе власти, так как интересы ваши частично будут сходиться. После же того картина борьбы совершенно изменится, и ваши пути разойдутся. Все это я говорю к тому, что в этой стадии борьбы вы в своих же интересах не должны отталкивать от себя буржуазию. Она более опытна в борьбе с феодалами и может оказать революции большую услугу. Возьмем, к примеру, меня самого. Я искренний сторонник и друг революции, так как в ней нет ничего такого, что задевало бы мои интересы. Она не ставит вопроса об отобрании земли у землевладельцев и денег у капиталистов. Деньги мои в моем сундуке, а земли и деревни там же, где были. Ваша цель свергнуть одного падишаха, чтобы посадить другого, а от этого ни помещики, ни буржуазия ничего не теряют. И все же революционеры не умеют использовать нас, очень часто они принимают своих друзей за врагов. В частности, они не понимают всего значения той роли, которую могу сыграть я в тавризской революции. Они недооценивают географического положения моих земель и влияния моих родичей.
- Не можете ли вы разъяснить, - прервал я Али-Кули-хана, - в чем заключается это значение?
- Могу, почему нет. В настоящее время Джульфа-Тавризская шоссейная дорога находится под угрозой карадагских ханов. Не сегодня-завтра они могут закрыть путь и не дадут революционерам сноситься с закавказскими социал-демократами. Джульфа-Тавризская шоссейная дорога это важнейший нерв революции и ее закрытие парализует вашу борьбу. Эта дорога может быть сохранена для революционеров лишь при участии моих братьев. Довожу до вашего сведения, что карадагские ханы во главе с Али-Акбер- ханом Севлету-девле готовятся двинуться на Джульфинскую дорогу и разгромить города Гергер и Алемдар, которые поддерживают революцию. Путь этих реакционных ханов проходит через мои владения, и - мои братья - Гейдар-Кули-хан и Гасан-Кули-хан могут в любой момент занять Сияхрут (Карачай) и помешать их движению на Джульфу.
- Пока что этой опасности нет, - сказал я хану. - Несомненно, если она будет, то и вы, и ваши уважаемые братья докажете, что вы истинные друзья революции.
- Вы передайте это кому следует, - прервал меня хан, - и заверьте их, что, как только Рахим-хан Джелабянлы займет Софиан и Чырчыр, Али-Акбер-хан со своими всадниками будет гарцевать на Джульфинской дороге.
На этом Висугунизам закончил свою речь. Разговор наш затянулся. Нас пригласили в столовую обедать, Али-Кули-хан продолжал философствовать и за едой.
Я считал бесполезным и неуместным возражать ему и указывать на противоречия в его словах. Все иранские аристократы, воспитанные феодальным строем и рассматривавшие себя, как маленьких царьков, а свои слова, как непреложный закон, - не привыкли выслушивать какие бы то ни было возражения, поэтому в высшем обществе Ирана в ответ на всякую болтовню знатного человека можно услышать односложное, 'господин изволит говорить правду'. Вот почему наше свидание с Али-Кули-ханом прошло, как собрание без прений, хотя вся речь хозяина была полна противоречий. Что же касается крестьянского вопроса, то здесь Али-Кули-хан совершенно утопал в противоречиях. По его словам выходило, что крестьяне избегают участия в революции и смотрят на нее, как на сказку про дивов из 'Гусейн-курда'. Если крестьяне не принимали участия в революции, то зачем было карадагским ханам готовить нападение на Джульфу, Алемдар, Гергер, Шуджа, Чырчыр и Софиан? Если крестьяне не стали в ряды революционеров, то почему макинские войска разгромили и сожгли селения Алвар и другие?
Еще в первые дни революционного движения крестьяне прогнали из сел представителей и слуг помещиков.
Что касается революционности хана и беспокойства, которое вызывало у него опасность нападения Али-Акбер-хана на Джульфу, то и тут хан беспокоился больше о своей шкуре, о своих имениях, чем о революции, так как тысячи всадников Али-Акбер-хана, пройдя через его владения, дотла разорили бы их.
Хан и сам боялся, и нас запугивал.
После свидания с попутчиками революций - представителями духовенства, буржуазии и феодальной аристократии я направился к руководителю и герою революции Саттар-хану.
САТТАР-ХАН
Был четвертый час, когда мы стояли у дверей Саттар-хана, ожидая приема. Вокруг нас беспрестанно сновали вооруженные люди. Людям некогда было стоять и разговаривать, некогда было задумываться. Одни мы никуда не спешили. Здесь чувствовалась война. Двор Саттар-хана походил на бранное поле, это был действительно штаб главнокомандующего.
До пятидесяти оседланных лошадей стояло у ворот под седлом. Выходившие со двора люди вскакивали на них и гнали в разные стороны.
Еще не входя в дом и не видя героя революции, я уже понял несправедливость многого из того, что говорили о нем. Жизнь била здесь ключом, и обвинять Саттар-хана в революционной нераспорядительности не приходилось.
Молодой воин, входивший с докладом о нашем приезде, вернулся и со словами:
- Господин сардар готов принять вас, - пропустил нас вперед.
Двое часовых, стоявшие по обе стороны двери, взяли на караул.
Мы вошли в комнату. Герой революции, чем-то озабоченный, взволнованно ходил из угла в угол. При нашем входе он остановился посреди комнаты и первому мне протянул руку, хотя и не был лично знаком со мной.
- Полагаю, что это тот самый товарищ, которого мы ждем с таким нетерпением?
- Да, господин сардар! Он самый, - одновременно ответили Гаджи-Али и Мешади-Аббас-Али.
Услыхав это, сардар положил обе руки мне на плечи и поцеловал в губы; он встретил меня, как старого друга: весело шутил, смеялся и занимал нас сердечной дружеской беседой.
В комнате, кроме нас, были и другие. Саттар-хан взглянул на них. Видимо ему хотелось остаться с нами наедине.
- Простите меня! - обратился он к ним, приветливо улыбаясь, - я не хочу вас больше утруждать. Мы еще увидимся с вами и договоримся относительно сказанного.
Те встали, а Саттар-хан, приложив руку к груди, добавил:
- Милосердие ваше велико! Еще раз будьте великодушны!
- Это представители наших вооруженных сил, - сказал сардар, когда мы остались одни. - Они приходили для выяснения вопроса о жалованья наших воинов.
Я очень интересовался этим вопросом и хотел знать, из кого состоит военная сила революции и чем она живет. Почувствовав это, Саттар-хан стал показывать мне программу сбора военных сил, военный устав, порядок оплаты воинов.
- Прежде всего вас надо ознакомить с нашей вооруженной силой, - говорил он при этом. Вот некоторые статьи из устава:
1. Вооруженная сила состоит из молодежи, сочувствующей революции и доказывающей это сочувствие на деле, а не на словах, и находится в распоряжении председателя военного совета Саттар-хана.
2. Дальнейшее увеличение вооруженной силы, состоящей из четырех тысяч, зависит от положения
