Мне не раз приходилось бывать в бедных домах, но такого убожества я никогда не встречал.
По словам Тахмины-ханум она вышла замуж в Систане за цирюльника-тавризца. Когда муж привез ее в Тавриз, у них ничего не было.
Я сидел на почетном месте, на рваном бархатном тюфячке, и чувствовал себя в доме настоящего иранского рабочего.
Сын хозяйки - Гасан-ага, стесняясь меня, не садился.
- Садись, товарищ, садись! - уговаривал я его. - Мы с тобой единомышленники.
Гасан-ага не понял меня, но сел.
Он был очень разговорчивый и толковый парень, во всех его словах и поступках чувствовалась искренность.
Тахмина-ханум куда-то скрылась. Гасан-ага попросил разрешения встать и приготовить чай и еду.
Я стал внимательнее осматривать обстановку.
У чашек, расставленных по полкам, были отбиты края. Между чашками, прикрывая их изъян, стояли старые коробки от папирос. На нижних полках стояли деревянные раскрашенные шкатулки, покрытые салфеточками. На стенах висели разнообразные вещицы, сплетенные из сухого колоса и соломы. Видные места комнаты были украшены пустыми французскими спичечными коробками. Все имущество этой семьи можно было бы купить за пять туманов...
Вскоре пришла и Нина вместе с Меджидом и Тахминой-ханум.
Тахмина-ханум, боясь, что я рассержусь на нее за лишнюю трату, начала оправдываться.
- Сегодня у нас светлый день, ты уж не обессудь. Правда, мы бедны, и у нас нет ничего достойного гостей, но я не считаю тебя и Нину-ханум за чужих. Что же делать, не всем же быть богатыми...
- Ничего, - Тахмина-ханум, - прервал я ее, - зато у вас семья хорошая. У вас я чувствую себя, как у родной матери.
Нина прошла во вторую комнату знакомиться с дочерьми Тахмины-ханум.
Когда чай был готов, позвали Нину, которая села на крошечный тюфячок. Стаканов не хватало, и мы пили чай по очереди.
Потом разостлали залатанную в нескольких местах, но чистенькую скатерть из узорчатого исфаганского ситца 'галамкар'.
Не имея средств, чтобы зарезать в виде жертвы барана, Тахмина-ханум зарезала своего единственного петуха.
Обед состоял из традиционного и так любимого тавризцами плова. Его нужно было есть руками, но для Нины принесли деревянную ложку.
- Тохвэ, Санубэр, - кликнула Тахмина-ханум дочерей, - идите сюда! Здесь нет чужих, все свои!
Вошли в комнату две молоденькие девушки в зеленых ситцевых чадрах и стали в стороне. Их более чем бедный наряд произвел на меня тяжелое впечатление.
Они стеснялись обедать при нас, и мать положила им плов в глубокую миску и разрешила уйти в другую комнату.
Посуды было мало. Я с Ниной ел из одной тарелки, а мать с сыном - из другой.
После обеда опять подали чай.
- Что же ты теперь думаешь делать? - спросил я Гасан-агу.
- Вы сами посудите, что можно теперь делать в Тавризе? Ковровые ткацкие все закрыты, да если бы и открылись, меня как неблагонадежного, туда не приняли бы. Я сам не знаю, что буду делать. Будь старое время, я не посмотрел бы на свою слабость и пошел бы в амбалы. Но теперь и амбалам нет работы.
'Чего только нельзя было сделать, - думал я, - если бы организовать вот таких неорганизованных рабочих Тавриза?'
- Раз ты революционер, - сказал я, - то должен быть в рядах революции. Я завтра же найду тебе работу.
- Я пойду на любую работу. Если вы захотите дать мне работу, во всех отношениях можете быть спокойны. Хотя я и молод, но опыта у меня много. За меня вам не придется краснеть, в этом я ручаюсь. Я не позволю себе этого...
- Гасан-ага любит военное дело, - вмешалась в разговор Тахмина-ханум, но это очень опасно...
- Что опасного? Как бы ни опасен был окоп, все же не опаснее сырой ткацкой.
СВАДЬБА ГАСАН-АГИ
В эти дни муджахиды справляли свадьбы. Желая упрочить свое положение, тавризские помещики и купцы охотно шли на установление родственных связей с воинами революции, выдавая за них своих дочерей и сестер.
Гасан ага тоже собирался жениться и выбрал себе в невесты дочь одного богача Ага-Касума. Сегодня вечером я был приглашен на свадьбу.
Я не мог сочувствовать этим принудительным бракам и свадьбам, справлявшимся под грохот орудий.
Вечером я зашел к Нине. Она передала мне инструкцию русского консула военачальникам правительственных войск и сообщила, что Эйнуддовле уже дошел до Ардебиля и набирает большую армию в Шатранлы.
Передачу этих сведений куда следует я отложил на утро, так как ночью никого нельзя было найти в штабе - все были в окопах.
Вскоре пришел за нами Гасан-ага.
- Гасан-ага! - сказал я. - Какое время теперь для свадьбы, когда город находится под свинцовым дождем?
Нельзя ли было отложить это на более спокойное время? Гасан-ага стыдливо опустил голову.
- Это все Тахмина-ханум! - вступилась за Гасан-агу Нина. - Она говорит, что если, не дай бог, случится с моим сыном какое-нибудь несчастье, то пусть он хоть изведает радость брака.
- Какая же радость может быть от насильно взятой девушки? - спросил я.
- Не насильно, они любят друг друга. Даже во время жарких боев девушка ходит к Гасан-аге в окоп и носит ему обед. Не раз она сообщала им о готовящемся нападении неприятеля и спасала сидящих в окопе.
Я видел, что Нину очень интересует тавризская свадьба, но одну ее я не решался отпустить, так как свадьбы муджахидов не обходились без скандалов. Я решил пойти с нею.
Нина приготовила для молодой жены Гасан-аги дорогой шелковый головной платок.
Я очень любил Гасан-агу. Он был первым бомбометчиком в Тавризе. Его и Тутунчи-оглы я сам научил метать бомбы. В самые критические моменты они не терялись и с точностью метали бомбы.
Свадьба происходила в доме Гасан-аги. Я был в обществе мужчин, а Нина с женщинами.
Были и музыканты, которые играли поочередно, то на мужской половине, то на женской.
Все присутствующие были ровесниками жениха. Ни вина, ни карт я не заметил, но многие из гостей были навеселе. Потом только я обратил внимание, что они по одному выходят из комнаты и возвращаются повеселевшими.
Гасан-ага каким-то образом умудрился украсить комнату. Это была уже не та комната с убогой обстановкой, в которой принимали нас недавно, она была убрана коврами, занавесами и другими вещами.
Гости играли, танцевали, и, наконец, группа мужчин и женщин поехала за невестой. Оставшиеся поджидали их; некоторые были пьяны. Все гости старались показать мне свою искренность и преданность.
- Братец, - говорил один, - подлец, кто врет, если ты прикажешь - умри, я сейчас же вот тут же убью себя!
- Нет, пока еще не время умирать, - отвечал я. - Революция нуждается в таких молодцах, как ты.
- Братец! - приставал другой. - Клянусь головой сардара, пусть эти усы будут в могиле, скажи мне правду, кто твой враг? Я сейчас же убью его.
- У нас у всех общий враг. Кроме контрреволюционеров у нас не может быть других врагов.
Молодой человек, жаждавший убить моего врага, через минуту говорил другому воину, ласково трогая пальцами кончики его усов:
- Мамед ага! Ты знаешь, что одного из этих волосков я не променяю на все богатства мира, так пусть я
