- Пора начинать!..
Но было еще рано.
- Товарищ, не пора ли? - спрашивал Багир-хан, не переставая стрелять.
- Нет, сударь! Наступление идет врассыпную, еще есть возможность обстреливать из ружей. Бомбы пустим в следующие за ними густые ряды конницы. Тогда потеря врага будет больше, и испуганные кони внесут беспорядок в их ряды.
Салар больше не говорил. Я вызвал к телефону Тутунчи-оглы. Он сказал мне то же, что я говорил Багир-хану.
Я вызвал Гасан-агу и сказал, чтобы пока воздерживался от метания бомб.
- Пусть пока стреляют из ружей. Одной бомбой ты можешь испортить дело, неприятель не подойдет близко.
Услышав мои распоряжения, Багир-хан с удивлением спросил:
- Неужели вы экономите бомбы? Ведь они могут причинить неприятелю большой урон.
- Господин салар, прошу вас иметь немного терпения. Пусть враг смелее двинет вперед все свои силы, и тогда мы пустим бомбы в самую гущу их. Если мы поспешим, враг насторожится и оттянет свои силы.
Перестрелка продолжалась. Густые отряды конницы неслись к нашим окопам.
Зазвонил телефон; то был Тутунчи-оглы.
- Всадники подошли на прицел бомбы. Товарищи волнуются. Я начинаю.
Отложив бинокль, я вскочил на ноги, так как неприятель уже не стрелял, видимо, желая взять нас живьем.
- На, получай! - крикнул я, бросая бомбу.
При взрыве бомбы поднялись дикие крики и стоны людей, ржание лошадей.
Я метал бомбу за бомбой.
Перед нашими окопами все смешалось: обезумевшие кони в беспорядке неслись во все стороны, многие из них вместе с седоками влетали прямо в наши окопы.
Из других окопов также слышались взрывы бомб. Достаточно было мне выпустить девять бомб, чтобы отогнать шатранлинскую конницу, упорно старавшуюся взять нашу позицию.
Когда свежий тавризский ветер разогнал пороховой дым и пыль, из окопов революционеров неслись вслед убегающему врагу одинокие пули.
Я сел и вытер пот со лба. Оглянувшись вокруг, я увидел лишь Багир-хана и еще одного муджахида. Все остальные, думая, что окоп будет взят неприятелем, перебежали по траншеям в тыл.
Я вызвал к телефону Тутунчи-оглы и Гасан-агу. Они передали, что сидевшие в их окопах муджахиды чуть не напали на них, говоря: 'Вы хотите погубить нас...'
Похоронив большую часть своих сил в вырытых бомбами воронках, неприятель совершенно очистил фронты Маралан и Хиябан.
Во время сражения, продолжавшегося два часа, я дважды видел Саттар-хаиа, объезжавшего на белом коне фронт и отдававшего приказания.
Неизгладимое впечатление произвел на меня и Багир-хан. Несмотря на близость атакующих, он стоял, как непоколебимая скала, не сдвинувшись с места и не изменив своей гордой осанки.
Хиябанский бой прекратился, но у Стамбульских ворот шла ожесточенная орудийная пальба. Весь район Амрахиза был окутан пороховым дымом.
Оставив в окопах Тутунчи-оглы и Гасан-агу, я поспешил к линии Амрахиза. За это время товарищи грузины уже свели счеты с карадагской и марандской конницами.
До двух часов ночи мы не оставляли позиций; мы и не предполагали, что это поражение парализует силы Эйнуддовле, который готовился к наступлению целый месяц.
В конце концов, не видя признаков наступления, мы оставили в окопах охрану и разошлись по домам.
Ночь я провел у Багир-хана, так как идти домой было поздно, и занялся перевязкой раненого пальца.
На другой день с раннего утра мы были заняты распределением раненых по больницам, перетаскиванием убитых во дворы ближайших мечетей и другими, обычными после боя, делами. Трупы неприятелей уносили девечинцы, чтобы похоронить в своем районе.
Только к одиннадцати часам ночи я получил возможность пойти к Нине и нашел ее в крайнем волнении.
Она имела основание волноваться, так как вчерашний бой был решительный и очень кровопролитный; с обеих сторон было много жертв.
Нина сильно беспокоилась за меня, хотя Гасан-ага успел уже сообщить ей, что я невредим, но она не поверила ему, и теперь, увидав меня, вся засияла от радости.
После первых минут радостной встречи она стала рассказывать новости из консульства:
- Расставшись с тобой, я пошла к Мирза-Алекбер-хану. Он был в полной парадной форме и собирался в консульство, чтобы оттуда поехать с визитом в ставку Эйнуддовле. С ним вместе поехала в консульство и я. Там было большое оживление. Парадно одетые представители других держав собрались здесь, чтобы приветствовать Эйнуддовле, когда он въедет в город. На столе консула стоял серебряный поднос. На подносе орден и тут же приказ, написанный крупными буквами:
'Его императорское величество преподносит этот орден его высочеству принцу Эйнуддовле за самоотверженность, проявленную им при водворении в Азербайджане тишины и спокойствия'.
Представители проявляли нетерпение, так как назначенное для общего наступления время уже истекло. Собравшиеся на плоской крыше консульского дома, вооружившись биноклями, смотрели в сторону Маралана, Хиябана, Амрахиза и других позиций. Вдруг раздался потрясающий гул орудий. Русский консул перекрестился. Все обратились к богу, призывая его благословение на Эйнуддовле. Военный атташе консульства Дьяков удивленно заметил:
- Странно, огонь односторонний. Мятежники не отвечают на выстрелы Эйнуддовле...
- И отлично, и хорошо! - радовался консул.
- Нет, радоваться нечему, - ответил офицер. - Их молчание имеет свои расчеты. Они обороняются, а наступление ведет Эйнуддовле, который вынужден для подготовки конной атаки взорвать окопы неприятеля. Мятежники не стреляют, чтобы до поры до времени не открыть своего местонахождения и сэкономить снаряды. Когда Эйнуддовле перейдет в атаку, мятежники, пожалуй, не будут молчать.
Орудийный огонь все усиливался. Вдруг загремели орудия с другой половины Тавриза.
- Вот заговорили орудия мятежников, - сказал офицер. - Видимо, наступление началось.
Вскоре консулу подали телефонограмму. Все его обступили.
'Шатраилинцы наступают со стороны Хиябана и Маралана на Багир-хана, карадагцы и другие - со стороны Амрахиза и Стамбульских ворот стремятся занять резиденцию Саттар-хана'.
- Господа, - сказал консул, - будьте готовы; не пройдет и получаса, как они будут здесь.
Немного спустя, орудия Эйнуддовле замолкли.
- Наступающие приблизились к окопам неприятеля, - взволнованно объяснил офицер, - вот почему прекратилась стрельба из орудий.
- Так и надо! - сказал консул.
- Нет, - возразил офицер, - надо было передвинуть пушки вперед и обстреливать тыл противника, чтобы создать смятение.
Когда от взрыва бомб задрожали дома Тавриза, консул начал нервно кусать губы.
- Наши главные враги не мятежники, а эти бомбометчики, - говорил он, считая взрывы бомб и каждый раз ругая бомбометчиков.
Наконец и бомбы перестали взрываться. Наш консул и другие представители радостно потирали руки, но австрийский офицер и русский атташе напряженно прислушивались к ружейной пальбе, доносившейся со стороны революционеров.
- Господа, - сказали они, наконец, - ждать больше нечего. Мы можем заняться своим делом.
Все были в восторге. Русский консул снова перекрестился. Мирза-Алекбер-хан, взяв в руки серебряный поднос, приготовился.
