может, она постеснялась прямо сказать мне об этом и решила дать понять слезами, траурным костюмом и печалью.
Я был в большой тревоге. Старался заснуть, но ресницы иглами впивались в глаза, постель, как колючий кустарник, колола меня, дом, в котором я проводил радостные, счастливые дни, словно обратился в гнездо змей.
Это вечный удел людей, отравленных ревностью или завистью. Эти два чувства грызут человека, терзают душу и тело, отнимают покой, часто доводят до трагедии.
Я всячески старался отогнать сомнения в верности Нины, но не мог. Стоило мне закрыть глаза, как я представлял себе ласки Нины, и мысль о том, что эти ласки принадлежат теперь другому, сводила меня с ума.
В этих размышлениях я провел не более получаса, но как тяжелы, невыносимы были эти тридцать минут!
Только теперь я понял, что я еще не установившийся, слабый человек, не способный освободить себя от ненужного, вредного чувства ревности. Значит, все мои разговоры о революции исходили не из глубины души, а были простой болтовней.
Я стал размышлять о том, как бы мне избавиться от этого недостойного революционера чувства.
'Никто не может любить, не ревнуя: не ревнует лишь тот, кто неспособен любить', - говорил я себе, в то же время думая: 'самый счастливый человек на свете тот, кто смотрит на любовь, как на обыкновенное, скоропреходящее событие в жизни. А таким может быть только настоящий революционер'.
Раздираемый сомнениями, я встал, оделся, приготовил чай и стал искать что-нибудь почитать, чтобы отвлечь свои мысли.
Я начал перебирать любимые книги Нины, которые она показывала мне по дороге в Тавриз.
Вот 'Три мушкетера'. Перелистывая книгу и просматривая иллюстрации, я незаметно углубился в чтение смелых похождений героев. 'Нина любила этих героев, восторгалась их похождениями', - вспомнил я и почувствовал, что я начинаю их любить.
'Что за странное чувство? - подумал я. - Как могут нравиться мне эти выдуманные автором фантастические герои?'
И тут же отвечал себе: 'потому что они нравятся любимой девушке'.
Выходило так, что я собственного мнения не имею, что друзья моей возлюбленной, кто бы они ни были, должны стать моими друзьями, а ее враги моими врагами. Так думать может только беспринципный человек, обыватель, мещанин.
Но что делать? Всякий, кто отдает сердце любви, неизбежно приходит к этому. Порою любовь лишает слабохарактерных людей принципов, идей, даже самолюбия. Любовь упряма и требовательна. Она - причина многих бед, часто приводящих даже к смерти. Она сладка и ядовита...
Я терялся в этих размышлениях.
Зачем она оставила меня дома? Куда она ушла? Зачем ушла? Я начинал подозревать, что Тахмина- ханум познакомила ее с кем-нибудь другим.
'Брось подозрения!' - сказал я себе твердо и продолжал перелистывать книгу. Вдруг выпало из нее чье-то письмо. Все мои мысли сплотились вокруг него. Вот где я найду разгадку тайн Нины.
Я знал, что девушки часто доверяют свои тайны письмам, а письма прячут в любимых книгах.
Я поднял письмо. Оно было прислано из Риги в адрес консульства. Письмо было от матери на имя 'сотрудницы консульства Розины'.
Возбуждение мое достигло высшей точки.
Значит любимая мною девушка не Нина, а Розина?! Итак, я был обманут, как мальчишка?! Все эти месяцы, без конца повторяя 'прекрасная Нина', я называл вымышленное, чужое имя!
'А разве любовь не есть обман сердца?!' - подумал я с тяжелым вздохом.
Девушка, казалось, любившая меня, жившая для меня, жертвовавшая ради меня собой, до сих пор не открыла мне своего настоящего имени. Значит, ее наивность, простота, быть может, и любовь были игрой, притворством, чтобы скрыть свою тайну, не показать своего настоящего лица.
Но кто же эта девушка? Несомненно одно - она не контрреволюционерка и в любви своей не лгала. Будь она контрреволюционеркой, не выдала бы нам столько важных тайн. Будь она лжива в своей любви, до сих пор хоть раз дала бы почувствовать неискренность, фальшивость своих чувств. Этого не было.
'Нет, она революционерка, - решил я, наконец. - Она стойкая революционерка, проявлявшая себя с самой лучшей стороны. Не я ли всегда говорил ей, что большевик не должен быть доверчивым, не должен выдавать свою тайну ни одному человеку, пока не изучит его до конца? Не по этой ли моей директиве она действует, желая еще глубже изучить меня. Я не имею права обижаться на нее за то, что она скрыла от меня свое настоящее имя, ведь я сам скрываю от нее свое имя. Несомненно, она любит меня и любит искренне. Но как? Может быть, она любит меня, как революционерка? Если это так, то я прав был, говоря, что очень часто наивная во всем, даже в своей любви, непостоянная женщина бывает очень стойким, очень выдержанным и верным революционером. Эти мои утверждения всегда вызывали смех товарищей. Но Нина оправдывала мою точку зрения. Она быстро изучила меня, а я до сих пор еще не смог ее узнать.
'Что делать, - думал я, - если она не постоянна в любви, то в революции будет постоянной'.
Я перелистываю книгу дальше в надежде найти еще что-нибудь. В книге было еще несколько бумажек. Из них меня больше всего заинтересовал 'список членов политкружка'.
Список начинался именем Розины Никитиной.
Скрыв свое имя от любимого человека, она не скрыла его от своей партии и в списке написала свое настоящее имя. Девушка, организовавшая в Иране первый политический кружок, еще больше заинтересовала меня.
Я стал читать список:
1. Розина Никитина.
2. Гасан-ага Гейдар-оглы.
3. Шафи Шабан-оглы.
4. Али-Акбер Кязим-оглы.
5. Багир Гаджи-оглы.
6. Салех Мусеиб-оглы.
7. Явер Халил-оглы.
8. Гаджи-Ага Аваз-оглы.
9. Дадаш Гулу-оглы.
Обнаруженный мною список был копией того, который принес мне, по моему поручению, Тутунчи-оглы. Вся эта молодежь собиралась у Тахмины-ханум. Узнав, зачем Нина ходила к Тахмине-ханум, я совершенно успокоился, но одно обстоятельство заставило меня призадуматься. Имена Гаджи-Ага Аваз-оглы и Дадаш Гулу-оглы были зачеркнуты.
Почему они вышли из кружка? Или сама Нина прогнала их? Не оказались ли они предателями? Если так, то они могут выдать тайну кружка и погубить Нину, а вместе с ней и членов кружка.
Я решил поговорить с Ниной и кое-что сказать ей об этом, но потом раздумал, решив, что она достаточно умна, чтобы выйти из затруднительного положения.
Я положил книгу на место, налил себе стакан чаю и только собирался пить, как проснулся Меджид.
- Тетя! Тетя! - позвал он Нину.
Я поднял его, одел, умыл и посадил за стол. В это время пришла и Нина. Она была очень задумчива, но, увидав нас, невольно рассмеялась.
- Если бы я знала, что ты проснешься так скоро, я пришла бы раньше, сказала она.
- Я не мог заснуть. Мешали всевозможные мысли. Да и Меджид проснулся.
Меджид бросился обнимать Нину.
- Куда ты уходила, зачем оставила нас здесь? - приставал он к ней с расспросами.
- Я ходила по делу, - сказала она и отвернулась.
Приласкав ребенка, Нина прошла в свою комнату переодеться и вышла в другом, тоже черном платье.
