- Про кого болтают, батюшка?
- Про разных людей, про всякого человека. Мне-то ничего, а иному, например, и неудобно. Иной, может, и не хотел бы. И не со зла болтают, а по крайнему легкомыслию, один другому по секрету, а тот следующему. Такой городок - провинция! А глядишь - что-нибудь неприятное и выйдет. Хотя дело, конечно, не мое. Ивана-то Денисыча, содорожника нашего, не видали?
- Нет. А он еще не уехал?
- Должен быть здесь, а точно знать не могу. И однако - прошу прощенья, что задержал. Приятно было встретиться! Городок, говорю, хороший, а заживаться в нем не для всякого интересно.
Низко поклонился, сняв и снова нахлобучив шапку, и заспешил, шаркая огромными кожаными ботами.
Наташа удивилась: 'Зачем он рассказал про какую-то болтовню? О ком? Не обо мне же? Странный поп!'
Вечером пошла по адресу, который дал Белов. Застала его дома за укладкой чемоданов и каких-то вьюков. Он встретил очень приветливо.
- Ну, как ваши дела?
- Плохи, Иван Денисович. Потому и пришла к вам.
- Без этого не пришли бы?
- Мне по гостям ходить неудобно, вы знаете.
- Но все-таки - как же?
- Помогите мне.
- Я так и ожидал. Геройские подвиги - это одно, а деловые хлопоты другое. Значит, окончательно ничего не получается?
- Окончательно. То есть ничего определенного. А ждать я не могу.
- Понимаю. Тут, между прочим, ко мне забегал этот поп, отец Яков, и что-то болтал не очень связное насчет городских сплетен, что иной и под чужим именем не может скрыться и что таким людям лучше здесь и не жить. Я подумал - не про вас ли он говорит? Может быть, что-нибудь слышал, а прямо сказать не может.
- Он и мне то же говорил, я его встретила.
- Ну вот видите. Это он неспроста - поп хитрый. Болтается по редакциям, а там всякие слухи ловит. Лучше вам уехать.
-- Я затем и пришла.
Подумавши, Белов спросил:
- А вы языки-то знаете?
- Только французский.
- Ну, хоть это. Как же я вас должен теперь звать?
- Зовите меня просто Наташей, конечно, не при других.
- Ну, Наташа, только условие: чтобы никто ничего не знал, особенно из ваших здешних друзей- заговорщиков! Обещаете?
- Конечно.
- Это - в ваших же интересах. Я о вас тут думал и соображал. Окончательно выясним по пути; может быть, до Кяхты выдадим вас за иностранную туристку, там увидим. Но вам нужно хорошо экипироваться, путь трудный; это стоит недешево.
- У меня денег хватит. Значит, вы меня берете с собой?
- Да ведь куда же я вас дену иначе? Приходится. Выедем завтра, пробудем неделю в Верхнеудинске и - в окончательный путь.
- Куда?
- Как куда? В застенный Китай, через Гоби,- а там, куда хотите.
- Как же я проеду?
- Проедете просто, с экспедицией. Вам об этом думать не придется и беспокоиться нечего. Только - полнейшая тайна, чтобы и об отъезде вашем никто не знал! Решено?
- Я вам так благодарна!
- За это вы мне потом все о себе расскажете.
- Хоть сейчас!
-- Нет, потом. Ну - давайте руку. А теперь поговорим серьезно о делах хозяйственных.
Минут за десять до отхода поезда по станции металась грузная фигура в допотопной дохе и боярской меховой шапке; пробежала всю платформу, стараясь заглянуть в окна вагонов. Но окна внизу были покрыты морозным узором, и фигура напрасно подпрыгивала, распахивая полы шубы. Наконец не без труда, едва не потеряв глубокую кожаную калошу на обледенелой ступени, отец Яков проник в вагон второго класса.
- А успел все-таки, успел! Думал - уж и не найду, а успел. Почтенному ученому пожать руку на дальний путь и пожелать удачи в достижениях.
- Спасибо, батюшка. А вы что же, остаетесь? Или на Байкал?
- Побываю, побываю, если Господь доведет, но сейчас неспособно; а попросту сказать - малоденежно. Вот на вас же заработаю, тогда и прокачусь.
- Как это, на мне заработаете?
- Опишу счастливую встречу для газеток. Публика-то интересуется экспедицией, а мы, газетчики, пользуемся. Дурного не напишу, а приятным знакомством похвастаюсь и кое-что из разговоров, если не воспретите.
- Сделайте одолжение, батюшка, мы из поездки секрета не делаем.
Второй звонок. Отец Яков еще раз жмет руку геолога и растерянно оглядывается.
- То ли показалось, то ли и вправду видел издали нашу прошедшую спутницу. Думал и ей откланяться.
- Разве? Не знаю, не заметил.
- Значит, ошибся!
Еще есть минут пять времени. Тяжелая доха бежит бочком через соседний вагон. У окна - фигура женщины, закутанной в серый мех.
-- Боюсь обознаться, а кажется, и не ошибся?
Наташа недовольно повертывается.
- Ах, это вы, батюшка? Тоже едете?
- Ехать не еду, а вот провожал бывшего содорожника в дальний ученый путь да и вас увидел случайно. Пожелаю и вам желаемых достижений и приятного путешествия.
Наташа протягивает руку:
- До свиданья, батюшка!
- Уж где же до свиданья, правильнее сказать - прощай, надоедливый поп Яков! И, однако, хотел при последнем моменте знакомства нескромно вопросить, изволили ли в свое время получить баночку вишневого варенья?
- Какую баночку?
- Малая баночка, вишня без косточки, ваша любимая! А привез ее единожды из города Рязани запрещенный поп Яков Кампинский от страждущего родителя.
- Я не понимаю, батюшка.
- А понимать сейчас и не нужно, потом поймете. От страждущего родителя Сергея Павловича - родной дочери в мрачную темницу. Тому назад месяца четыре. Однако лишь к слову напомнил, чтобы знали, что встречный поп - не враг, а истинный друг. И затем - прошу принять прощенье!
Наташа растерянно опять подала руку.
Послышался третий звонок. Отец Яков совсем заторопился, подобрал полы и уже на ходу крикнул:
- Анюте-то, Анюте кланяйтесь; ежели встретите где! Покойного друга дочь, знавал дитятею!
Неуклюже вывалился на площадку вагона и сошел почти на ходу, шаркая калошами по холодному камню.
Вагоны прошли мимо него, но в окна ничего видно не было. Отец Яков постоял, пропустил весь состав поезда, запахнулся потеплее и побрел к выходу.
