росписью под античные фрески, эстафету у швейцаров приняли двое плечистых молодых людей в двубортных пиджаках с бейджами секьюрити. Один из них проводил Гатаулина и его спутницу в зал.
Внутреннее оформление, видимо, должно было напомнить посетителю о безумной роскоши императорского Рима: мраморные столики, дорические колонны, гипсовые копии статуй давно забытых римских цезарей и полководцев, вызывающе огромные вазы и амфоры на постаментах. Над полупустым залом витал звук одинокой флейты.
— Милое местечко, — покачала головой Наталья, оглядывая зал.
На ней было длинное черное вечернее платье с глубоким декольте и открытой спиной, к которому так и просилось бриллиантовое колье. Но поскольку Наталья не могла похвастаться наличием такой эффектной вещицы среди своих украшений, то решила обойтись вовсе без них.
Если бы в этом заведении до конца следовали требованиям стиля, метрдотелю полагалось бы облачиться в длинную белоснежную тогу и сандалии с перепонками, тем более что царившая в городе жара вполне позволяла вспомнить о климате Средиземноморья. Однако, вопреки ожиданиям, на столь ответственном лице оказался банальный черный смокинг с бабочкой. А вот флейтистка, одиноко стоявшая на невысоком подиуме, была в почти прозрачной тунике и действительно походила на древнегреческую богиню.
Гатаулин и Наталья заняли места за мраморным столиком, рядом с которым на постаменте в форме невысокой колонны был водружен бюст некоего бородача с увесистой фибулой на пл'ече.
— Я вижу, вам здесь нравится, — расплылся в улыбке Гатаулин.
— Нравится, — честно призналась Наталья. — Такого в Москве я еще не видела.
— Сейчас в Москве, как в Греции, все есть, — в своей манере пошутил бизнесмен.
— Правда, я не вижу кратеров с разбавленным вином и юношей-виночерпиев.
— Вы так хорошо знакомы с древней историей… — подвигал бровями Гатаулин.
— Когда-то это было мне интересно.
Метрдотель предложил меню в тисненой кожаной обложке и карту вин. Из всего разнообразия напитков Гатаулин заказал себе самый дорогой греческий коньяк «Метакса», а Наталье — шампанское «Дом Периньон».
— Как и было обещано, — не преминул заметить он. Изучив меню, Наталья разочарованно отложила его в сторону.
— Вам не нравятся здешние блюда? — удивился Гатаулин.
— Здесь нет моего любимого заливного из языков жаворонков.
— О! — вытянулось лицо ее спутника. — А птичек вам не жалко? Может, лучше заказать жаркое из седла барашка?
— А вам не жалко того барашка, чье седло вы будете поедать?
— Вы рассуждаете как вегетарианка, — хмыкнул Гатаулин, догадавшись, что его разыгрывают.
— Когда-нибудь обязательно буду таковой, а пока не стала, меня вполне устраивает седло барашка.
В такой непринужденной пикировке прошли несколько минут, прежде чем им подали напитки.
— Выпьем за ваш кинодебют! — Гатаулин поднял рюмку с коньяком.
Звон хрусталя возвестил: заключено деловое соглашение между кинопродюсером и начинающей актрисой…
Глава 8
В салоне автомобиля было прохладно — на полную мощность работал кондиционер. Гатаулин вальяжно развалился на кожаном сиденье и, размахивая дымящейся сигаретой, разглагольствовал без умолку:
— Россия — богатейшая страна. У нас есть все: золото, изумруды, нефть, газ. Что нам какие-то америкашки или япошки? У них же шаром покати, нам ничего не стоит поставить их на колени. Перестанем продавать им сырье, и куда они денутся?
— Да? — насмешливо спросила Наталья. — Откуда же возьмутся деньги, если мы перестанем продавать им сырье?
— Да у нас этих денег — навалом! — Гатаулина понесло. — Главное, с умом ими распорядиться. Вот, Наташка, как ты думаешь, зачем я вкладываю деньги в кино и вообще в искусство? Американцы думают, что у них есть Бродвей и Голливуд. Ну, есть у них Бродвей и Голливуд. Ну и что? У нас таких бродвеев по России — в каждом городе навалом. Вот я своим компаньонам объясняю, а они — дубы дубами. Ни во что не врубаются. Дай людям деньжат, дай хоть немного, чтоб они могли семьи прокормить, они же такое навернут! Куда там какому-нибудь сраному Шварценеггеру. Помнишь, у Высоцкого: «Им платят деньжищи — огромные тыщи»? А наши за зарплату горбатятся. Плати им чуть побольше, и весь мир будет смотреть не это голливудское дерьмо, а наше кино. Да ты возьми любого русского актера. Вот Юрий Никулин, например. Какой талантище! Куда там Сильвестру накачанному?
Бутылка греческого коньяка, которую Гатаулин влил в себя в ресторане, вселила в него неиссякаемую веру в грядущее русского искусства. Наталья слушала его с едва заметной улыбкой.
«Ну вот, — думала она, — еще один купчина, набив карманы, задумался о высоком и вечном. Хотя… Может, так и должно быть? В конце концов, в этом ничего плохого нет. Совсем неплохо, если он поделится своим достатком с людьми творческими. Все-таки вкладывает не в попсовых певичек, а в кино и театр».
— А какой у нас театр, какой у нас балет! — распаляясь, восклицал Гатаулин. — Наш большой гремит во всем мире. Эти имена знают все: Галина Уланова, Майя Плисецкая, э… Ну вот…
— Никогда не думала, что вам нравится балет.
— Честно говоря, — осклабился Гатаулин, — я в нем ничего не понимаю, но мне нравится. Знаешь, эти костюмы, эти декорации, эта атмосфера… Просто феерия какая-то!
Машина свернула с шоссе Энтузиастов на проспект Маршала Буденного.
Заметив это, Наталья вынуждена была оборвать нетрезвые излияния Гатаулина.
— Мне нужно чуть дальше и направо, на Плеханова, — сказала она шоферу.
Тот промолчал, но Наталья заметила в зеркале заднего вида его быстрый взгляд.
— Нет-нет, Наташа, не беспокойся. Федор правильно едет. — Гатаулин как бы невзначай положил ладонь ей на плечо.
— Правильно — это куда? — насторожилась Наталья.
— Едем подписывать контракт, — с комичной торжественностью заявил Гатаулин. — Мы же деловые люди, верно?
— Может быть, заняться этим завтра? — осторожно спросила Наталья. — Сегодня вроде бы поздновато, да и обстановка не та.
— А что нам обстановка? Какую надо, такую и создадим.
Автомобиль свернул во двор новой кирпичной многоэтажки, стоящей этаким Монбланом среди приземистых пятиэтажек послевоенной постройки.
— О, — выглянув в окно, сказал Гатаулин, — приехали.
«На конторское здание это не очень-то похоже», — отметила про себя Наталья.
Словно прочитав ее мысли, Гатаулин объяснил:
— Мы тут снимаем квартиру для нашего творческого отдела. Эти ребята не любят официоза.
«Я и сама не люблю», — подумала Наталья, выходя из машины.
Хотя дом был новый и в подъезде еще пахло краской, лифт уже являл собой печальное зрелище. Пластмассовые кнопки были изуродованы, на стенках красовались надписи, восславляющие московский «Спартак», группы «Гражданская оборона» и «Коррозия металла».
Они вышли на восьмом этаже, и пошатывающийся Гатаулин направился к одной из квартир. Повозившись немного с замком, он отпер тяжелую металлическую дверь и пригласил Наталью войти.
В темной прихожей ударило в нос застоявшимся запахом табака и дорогой парфюмерии.
'Как в театральных курилках, — подумала Наталья и тут же поправила себя:
— В дамских. Откуда в мужских быть дорогой парфюмерии?'
— И где же сотрудники вашего творческого отдела? — с сарказмом спросила она.
— Поздно, все по домам разъехались, — ответил Гатаулин, включая свет. — Да и зачем они нам?
