когда две пули вонзились в него. И это более реальное, еще не забытое, наверное, никогда не забудется и задавит окончательно грустно-приятные воспоминания далекого прошлого...
Лобик заворчал и сделал несколько шагов к Архызу. Собака отскочила. Но Лобик совсем не желал боя и потому не погнался за Архызом. Его мысль неожиданно вернулась к оставленному мясу. Что-то там делается без него? Медведь забеспокоился, а когда Архыз, явно недовольный сдержанностью приятеля, побежал прочь, не выказал никакого желания следовать той же дорогой. Напротив, тихонько поплелся за ветром, чтобы проследить по запаху, куда исчезнут странные создания, от вида которых ему делается как-то не по себе.
Молчанов встретил Архыза немым вопросом. Но что могла сказать или объяснить собака? Овчар лег, несколько раз вздохнул и затих.
- Ну что, убедился? - спросил Александр. - Ты и так и этак, а он хоть бы ухом повел. Нет, не Лобик. Ошибка.
Он поднялся, чтобы продолжать свой путь. И Архыз поднялся. Шел и все время потихоньку оглядывался и очень хотел еще раз увидеть Лобика, поиграть с ним. Но медведь исчез.
Александр и сам не был уверен, что прав и что собака не права. Он тоже оглядывался, смотрел на Архыза, задумывался. И тут ему пришла в голову одна мысль.
- Постой-ка, - сказал он Архызу и сбросил рюкзак.
Порылся в нем, достал горсть конфет в бумажках с желтой коровой на коричневом фоне, отыскал в сотне шагов к югу голую каменную возвышенность, забрался на нее и выложил конфеты. А затем быстро удалился.
Остановились они метрах в семистах от камней с приманкой. Молчанов лег и взялся за бинокль. Лег и Архыз.
Лобик пришел к голым камням меньше чем через час. Он не мог не прийти: выслеживая человека и собаку, которые вели себя совсем не так, как другие люди и другие собаки, он двинулся за ними.
Возле каменной возвышенности Лобик остановился в полной растерянности. Пряный запах конфет словно сдернул с его памяти пелену густых наслоений. Друг детства Архыз точно и выпукло обрисовался в его сознании. И человек, впервые протянувший ему когда-то бумажные пакетики с таким вот удивительно приятным запахом, тоже вспомнился. И тонконогий олень немедленно выплыл из небытия, и чьи-то добрые старческие руки, наливающие молоко в корытце... Все вспомнилось. Он готов был бежать за ними куда угодно, чтобы только увидеть их, побыть рядом, утолить сосущую жажду общения, которая, видимо, присуща не только одиноким людям.
Но прежде, конечно, конфеты. Их надо съесть.
Безбоязненно, совсем не так, как подходил он к любой другой приманке, Лобик приблизился к горстке конфет и шустро похватал их.
Молчанов опустил бинокль.
- Ты прав, Архыз, - задумчиво сказал он. - Это все-таки наш Лобик. Никакой другой медведь не осмелится так спокойно и просто взять приманку. В его памяти живет прошлое. Кто бы мог подумать! Одноухий верзила - и тот Лобик... Именно Одноухий, так мы его и будем отныне звать. Подождем его здесь, вдруг захочет подойти...
Но Лобик не захотел. Есть дело посерьезнее, поважней. Он потоптался на голой вершине, определил, куда ушел человек с собакой, и вдруг помчался к подножию горы, где лавина. Ведь мясо-то без присмотра! И эта сиюминутная, вполне реальная забота о пище вытеснила в его голове всякие другие заботы, воспоминания и эмоции, все-таки свойственные диким животным.
Произошла эта встреча задолго до событий, с которых началась третья часть нашего повествования.
После этого Александр Молчанов разработал подробный план дальнейших встреч с Одноухим-Лобиком, получил одобрение со стороны Котенко, но тут началось лето, свалились более срочные дела, и выполнение плана передвинулось, лето пролетело, наступила зима, медведи попрятались по берлогам, а весной опять недосуг, и вот наконец очередная встреча с красавцем Хобой, встреча, снова напомнившая Молчанову былое, где, как известно, немалая роль принадлежала и Лобику-Одноухому.
Но об этом немного позже.
Глава четвертая
РАЗГОВОР С ЧЕЛОВЕКОМ И МЕДВЕДЕМ
1
Александр Молчанов спустился с гор лишь на исходе второй недели.
Дома он хотел было прежде всего рассказать матери о похоронах Никитина, но Елена Кузьминична остановила его.
- Все знаю, сынок, - сказала она. - За две-то недели уже не один человек рассказывал, да и письмо от вдовы я получила. Привет тебе прислала, благодарность, думала, ты уже давно дома, а ты вон сколько дней пропадал.
Елена Кузьминична выглядела на этот раз как-то очень молодо, приподнято. Даже горбиться перестала. На чистом лице ее все время порхала слабая, мимолетная улыбка. Правда, она старалась не показывать глубоко упрятанную радостную надежду, для чего хмурила брови и закрывала улыбающийся рот ладонью. Ходила по дому споро, шустро, работа у нее, что называется, кипела в руках, и даже привычное 'цып-цып- цып!', с которым выходила на крылечко кормить цыплят, звучало, как мажорная, молодая песня. Для этого у нее была причина. Веская причина! Саша тихонько радовался: значит, здорова, чувствует себя хорошо.
И в самом деле, излюбленная ее тема в разговоре - о болезнях и лечении этих болезней - как-то сама собой исчезла. Елена Кузьминична больше рассказывала о соседях, о свадьбах в Камышках, даже помянула о новостях, услышанных по радио, - и все с кровной заинтересованностью, словно жизнь в эти дни приобрела для нее новый смысл.
- Ну и что тебе пишут из Желтой Поляны? - вроде бы между делом спросил Саша.
- Всё пишут. Лесников благодарят за память и за подмогу в хозяйстве Ирины Владимировны. Тебя вспоминают. О маленьком Саше рассказывают разные разности. Все интересно.
- Разве Таня еще не уехала?
- Почему не уехала? Вскорости, как ты ушел в горы, так и она уехала. Работа у нее, нельзя надолго оставлять работу. А Сашеньку у бабы оставила, куда ей с маленьким одной-то в том далеком городе!
В каждом слове матери для Александра был намек, недомолвка, открытие неизвестного.
- Как одной?
- А так и одной. С мужем-то они не живут.
- Знаю, что не живут. Таня говорила. Но у маленького в Ленинграде есть дед, бабка...
- Она от них еще в прошлом году ушла. Если мужа нет, то и мужнина родня не родня, всем такое известно, сынок.
Еще одна новость! Почему же Таня не сказала ему, когда они прощались? Но он вспомнил, как они прощались на тропе. Не могла она сказать всего, не хотела жаловаться. И никому, наверное, не сказала бы, кроме своей матери. А вообще это отлично, что Саша-маленький живет в Желтой Поляне.
Александр улыбнулся, вспомнив круглое, розовое лицо мальчугана, очень похожее на Танино лицо.
- Ну как ты нашел маленького Сашу? Понравился тебе? - Елена Кузьминична с интересом разглядывала сына.
- Он на Таню очень похож, - сказал Александр и покраснел.
- И к тебе на руки пошел?
- Еще как! Ружье ему понравилось. Мужчина...
Елена Кузьминична призадумалась, спрятала улыбку. Сказала со вздохом, словно бы испрашивая разрешения:
- Ирина-то Владимировна приглашает меня погостить. Грустно ей без Василия Павловича. Вот думаю, к сороковому-то дню на поминки съездить мне, что ли?
- Смотри, как здоровье позволит. Ты ведь поездом, а это далеко.
- Да уж какая даль! При теперешних-то поездах...
Она ждала, не будет ли сын отговаривать. Но он промолчал, сидел задумавшись. И думал прежде всего о своем маленьком тезке, о Саше. Кстати, почему Таня назвала его этим именем? Неужели и тогда она помнила о нем, друге юношеских лет? И еще он размышлял, удастся ли ему побывать в скором времени на
