шла, в ней продолжала теплиться только надежда.
Данута искала Кухаревича в Краснодаре, где хаос, разруха, учиненные бегством белых, наступлением Красной Армии, затаившимся офицерским подпольем, - вся эта зыбкая картина была на виду, на улицах и в каждом доме. Шли повальные обыски, по ночам стреляли, одни скрывались, другие пытались устроиться, третьи налаживали снабжение и работу новых учреждений. Ей называли членов Кубанского ревкома, но пробиться к ним с таким делом просто не представлялось возможным. Где Катя и Саша - никто толком не знал, пока случай не свел ее с медиками из бывшей Черноморской армии Казанского.
- Простите, вы о Екатерине Кухаревич? Так она с мужем в Геленджике, сказали ей. - Сам он очень болен. Что-то с сердцем. Жена не без основания опасается...
Поездка в Геленджик... Вспоминая потом об этих днях, Данута содрогалась. Она не помнит, как попала в Новороссийск, где только что кончились бои, дымились сгоревшие дома и суда в порту, а на улицах еще не вылиняла черная кровь. Сколько раз ее останавливали, требовали документы, водили в какие-то комендатуры, приказывали покинуть город! Но Данута проявила волю. Она пешком отправилась в Геленджик. На ее счастье подвернулся попутный обоз с ранеными, Данута взялась помогать как сиделка и добралась, наконец, до места.
Никаких больниц в поселке не было, Данута просто ходила из дома в дом, пока, наконец, во дворе большой дачи на Толстом мысе не увидела Катю, склонившуюся над корытом с бельем. Успела крикнуть:
- Катя!..
И свалилась на каменистую землю.
Ее подняли, уложили в тень, напоили сладким чаем. Еще не поднявшись, то и дело вытирая обильные слезы, Данута поведала о своем горе.
- За что арестовали? - осторожно спросила Катя. - И главное, кто арестовал?
- Не знаю. Его случайно увидел среди арестованных один знакомый человек в Лабинской.
- Лежи, - приказала Катя. - Я сейчас.
Она вошла в дом, побыла там немного и вернулась с лицом строгим и тревожным.
- Ты можешь сама рассказать Саше? Он хочет услышать от тебя.
Данута едва узнала Сашу в этом источенном хворью человеке с лицом прозрачно-белым и страдальческим.
- Здравствуй, - просто сказал он. - И говори все, что ты знаешь. Обстоятельства, место, фамилии.
Она рассказала то немногое, что было известно ей. И о последнем прощании с Андреем.
- До Киши он, видимо, не доехал?
- Нет. Иначе оттуда сообщили бы.
- Значит, его взяли на дороге? Взяли, разумеется, как бело-зеленого, как офицера. Это опасно, Данута. Где он теперь?..
В тот же день Данута выехала на старом катерке с двумя военными в Новороссийск. Катя, провожая ее, шепнула:
- У Саши три сердечных приступа за последние две недели. Я очень боюсь... И все же надеюсь на лучшее. Торопись, милая. И для тебя дорог каждый час.
Теперь Данута знала, куда обращаться. У нее были письма. До Краснодара удалось доехать поездом за одну ночь. Утром ее принял председатель Северо-Кавказского ЧК и, выслушав, приказал разыскать в местах заключения А.М.Зарецкого. Неожиданно спросил:
- Улагая не знаете?
- Знаю. - Данута даже покраснела. - Старшего брата встречала в Петербурге. Другого, есаула Керима Улагая, знаю лучше. Когда-то он предлагал мне стать его женой. А я выбрала Зарецкого. Студента Зарецкого.
- Ну, и?..
- Не ошиблась. Была счастлива. До этого страшного дня...
- Вероятно, они враги - ваш муж и Улагай?
Она кивнула и закусила губы, чтобы не расплакаться.
- Этим делом займемся немедленно. Ждите извещения. Поиск будет проходить несколько дней. Не забудьте оставить свой адрес в приемной.
А тем временем Зарецкий трясся в зарешеченном товарном вагоне по пути в Краснодар. Распоряжение из Северо-Кавказского ЧК не застало его в Армавире, но после очередного допроса его и так решили отправить в центр, поскольку выявилось уж очень много противоречий. Да и личность Чебурнова все более вызывала сомнения у чекистов. Опасность отступала от Андрея Михайловича.
В один из летних - уже июньских или июльских - дней арестованного Зарецкого вызвали из Краснодарской тюрьмы на допрос.
Андрея Михайловича провели по пустынным улицам, он долго сидел в узкой комнате, наблюдая в маленькое окошко летнее небо. Потом его повели наверх. Зарецкий вошел в небольшой кабинет, где над столом склонился черноголовый следователь. Не глядя, он сказал: 'Садитесь', отпустил конвоира, а через минуту, еще не отрываясь от бумаг, произнес:
- А теперь займемся вами.
И глянул, наконец, в лицо арестанту. Густые брови его двинулись вверх, глаза удивленно округлились. Казалось, он лишился дара речи - так был удивлен. Сказал, подымаясь:
- Если вас побрить и постричь, да хорошенько накормить и одеть в егерскую форму, то вы станете моим знакомым по фамилии Зарецкий. Или мне изменила память?..
Следователь говорил с легким акцентом. Андрей Михайлович натянуто улыбнулся.
- А если вас немного омолодить, дать в руки револьвер и пачку свежих прокламаций, то вас нетрудно было бы назвать Суреном, тем самым связным, что приезжал в Гузерипль, к егерю Кухаревичу.
- Слушайте, так это вы? И в таком положении не потерять чувство юмора! Завидное самообладание. - Сурен белозубо засмеялся. - Давайте сюда, ближе. Ну, здравствуйте! И не будем терять времени. Рассказывайте.
Зарецкий говорил около часа. Впервые так подробно. Сурен, партийный друг Кати и Саши, которого он давным-давно застал на кордоне с пачкой прокламаций, слушал, не сводя с Андрея Михайловича глубоких, черных глаз. Потом вскочил, одернул гимнастерку.
- Подожди здесь, друг.
Отсутствовал он довольно долго. А вернулся не один - с Шапошниковым, который так и бросился к Андрею, прижал его, обессиленного, к себе. Губы у него дрожали. Голос плохо повиновался от волнения.
- Наконец-то нашелся, пропащая душа!
- Вы давно здесь? - спросил Зарецкий.
- Я отсюда не вылезаю. Околачиваюсь по всем учреждениям.
- А Данута? Что с моими, где она?
- Данута тоже в городе. Она побывала у председателя ЧК.
Вошли еще трое чекистов. Андрея очень долго расспрашивали, уточняли. В Лабинскую пошла шифровка: арестовать Семена Чебурнова, срочно препроводить в Краснодар.
Часа через два в приемной Сурена появилась Данута. Села в уголке, руки бросила на колени, как тогда, при последнем расставании, и уставилась на дверь. Вышел Сурен, пожал руку, сказал:
- Только спокойно, ладно?
Она не поняла, хотела что-то спросить, но тут из-за спины Сурена вышел Зарецкий - чисто выбритый, неузнаваемо худой, с горящими от возбуждения глазами.
- Андрей! - Данута сорвалась на крик: - Андрей, Андрюша!..
Данута не заметила ни Шапошникова, ни других людей. Все они тихо вышли из приемной. Пусть отведут душу, успокоятся.
Из здания ЧК шли уже втроем: Зарецкий с женой и Христофор Георгиевич. Постояли на тротуаре, поглядели на беломраморный собор, освещенный щедрым солнцем, и неторопливо двинулись на квартиру к знакомым, где остановилась Данута.
Здесь Шапошников посидел недолго. И рассказал только о главном, что произошло в городе и дома, ни
