разу не упомянув о зубрах. Но Зарецкий спросил:
- А в горах что? Зубры как?
- Пока я искал тебя, удалось прояснить и с заповедником. О тебе я все время твердил как о главном хранителе зубров. Кое-что стронулось в Майкопе. Я был там, еще не ведая твоей судьбы, считал, что ты на Кише. Крячко прискакал позже. Ты спросишь, при чем тут Майкоп? Теперь там ставка уполномоченного Реввоенсовета. Был обстоятельный разговор о положении на территории Охоты. Нас поддержали. Как же фамилия комиссара?.. - Христофор Георгиевич порылся в записной книжке. - Вот, Штейнгаузен, латыш или эстонец, не знаю. Он предложил составить проект и докладную о заповеднике, наложил резолюцию. С этим я и приехал в Краснодар. Но сперва заглянул в Псебай и там узнал о тебе. Пропал... Дануты уже нет, умчалась. Я следом. Она как-то сумела прорваться к самому председателю ЧК. Мне сказали, что меры приняты, остается ждать. А время дорого. Сейчас я иду в Кубанский ревком с нашим общим делом. Направили на согласование... Отдел народного образования не против. Но предлагает свои границы для заповедника. Лесной отдел тоже не возражает, но границы дает свои. Спорам конца не видно. И это не пустяк. Речь идет о высокогорных лугах - где им быть.
- Кто в лесном отделе? - перебил Зарецкий.
- У меня где-то записано. Вот: Постников.
- Я его знаю. Умный человек.
- Он собирается в горы, чтобы лично посмотреть, что делается в заповеднике, и установить его границы.
- Вот это ни к чему. - Андрей нахмурился. - Без наших хлопцев ему нельзя туда ехать. Там такое... Наслушался предостаточно от соседей по тюрьме.
- Ну, это, как говорится, его личное дело. Предупредим, конечно. Так вот, я тем временем изготовил проект постановления и сдал в ревком. Обещали рассмотреть в самом срочном порядке. Сколько тебе оставаться здесь?
- Пока не привезут моего злодея.
- Тогда так. Я покину вас, пойду по этим самым делам. Забегу сказать о результатах. И домой. Надо твоих успокоить, самому прийти в себя, а дальше уже думать о горах. Главное, ты на свободе, камень с души... Можем действовать вместе. Будет заповедник!
Данута во время разговора сидела молча, уставившись в окно. Андрей с возрастающим беспокойством поглядывал на нее.
Шапошников решительно нахлобучил кожаную фуражку и ушел.
И только тогда Данута дала волю слезам. Все, что накопилось у нее на сердце за тревожные месяцы, вся боль за мужа, страшное пережитое, - все вылилось в нескончаемых рыданиях, почти в истерике. И Андрей, и напуганная хозяйка, как могли, успокаивали ее, уложили в постель, но Данута никак не могла справиться с нервным потрясением. Ей удалось уснуть лишь после того, как приняла большую дозу брома.
В тот день и в последующие дни она почти не вставала. Это была не быстротечная истерика, а серьезная нервная болезнь. Нашли доктора. Он прописал лекарства и покой. Андрей почти не отлучался от жены. Всякий раз, когда он выходил из спальни, Данута впадала в состояние, близкое к новому приступу, - так боялась за него.
Наконец, кризис миновал. По расчетам Зарецких, Христофор Георгиевич был уже в Псебае, успокоил родителей, Мишаньку.
Утром пришел Сурен и просто сказал:
- Пошли. Чебурнова привезли.
- Подождите, - Данута поднялась. - Я с вами.
Мужчины переглянулись. Сурен сказал было:
- Совсем вы напрасно...
Но, глянув на Андрея, умолк и сел на край стула.
- Не торопись... - Андрей говорил с женой спокойно и тихо, как говорят с ребенком.
Шли медленно. Лицо Дануты было сосредоточенно, даже угрюмо, губы решительно сжаты. Всю дорогу молчала.
Все так же молча поднялись на второй этаж. Сурен открыл дверь кабинета, сказал, пропуская Дануту:
- Прошу...
- Я подожду здесь. - Она оглядела приемную, где за столом сидел один военный, и уселась на стул в уголке. - Пожалуйста, вы с ним сами.
Сурен и Андрей опять переглянулись и закрыли за собой дверь. Минут через двадцать в коридоре застучали сапоги. Дверь распахнулась. Вошел конвоир. За ним Чебурнов, в солдатской рубахе без ремня, без фуражки. Сзади его подталкивал второй красноармеец.
Увидев шагнувшую к нему Дануту, Семен испугался лишь в первую секунду. И тут же овладел собой. Самоуверенно протянул:
- Скажи на милость! Госпожа офицерша...
Пощечину она нанесла с такой силой, что голова Чебурнова почти легла на плечо. И второй удар был не менее хлестким. Всю ненависть, все презрение к мерзавцу вложила в эти пощечины. За тем и пришла.
Конвоиры удержали ее, усадили. Выбежал Сурен, за ним Андрей. Данута старательно поправляла юбку, лишь бледность выдавала, что переживает она.
Семен хватал воздух открытым ртом.
- Ну, госпожа Зарецкая, это тебе вспомнится...
Конвоиры втолкнули его в кабинет.
- Зачем ты?.. - укоризненно спрашивал Андрей. - Я понимаю, но тебе же нельзя волноваться!
- Ты ступай. Я подожду здесь. Все хорошо, не беспокойся... - с трудом произнесла она. - Я не волнуюсь. Напротив, совсем спокойна. Удо-влет-во-ре-на, - по слогам произнесла она.
Семен Чебурнов уже стоял в кабинете. На Зарецкого он глядел с вызовом. Нагловатое лицо его горело. Заработал...
- Чего не поздоровался, чекист? - громко спросил Сурен. - Или вы не знакомы?
- Непонятно мне, товарищ комиссар, как вот этот... - он кивнул в сторону Андрея. - Не ждал не ведал, что встрену. Пощадили, выходит, живым оставили их благородие? А пошто не шлепнули?
- Свидетель нужный, вот и не шлепнули. Много знает.
- Супротив кого же свидетель, позвольте спросить?
- Здесь вопросы задаю я, Чебурнов. Первый вопрос: где сегодня обретается твой хозяин полковник Улагай?
- У меня хозяев немае. Я сам себе хозяин. Что касаемо Улагая, знать не знаю и не хочу об ём говорить. Контра. Одна шайка-лавочка вот с этим.
- Но ты служил у этой контры? Сперва в Лабинской. Потом в Суворово-Черкесском. И на фронте. Так где же он сейчас?
- Не могу знать. Все мы служили их благородиям. Под нагайкой. А ноне наше время, мы сами подвиги делаем.
- Ну, твои подвиги, Чебурнов, у меня записаны. Вот один из них: в июне 1918 года ты вместе с Улагаем расстрелял в хуторе Шабановском семерых активистов Советской власти. Их фамилии...
О, как мгновенно изменился в лице Чебурнов! Ноги не удержали его, сел. Лоб покрылся крупными каплями пота. Давно забытое, считал.
- Далее. - Сурен посмотрел на него. - Во время поиска казацких сокровищ в Фанагорийской ты зарубил на глазах семьи красного казака Бережного. Свидетели живы, я их уже вызвал для опознания. И наконец, ты оклеветал Зарецкого. Ты боялся его. Он знал о твоей тесной связи с Улагаем. Так?
- Наговоры все. Вранье, - хрипло выговорил вконец раздавленный Чебурнов. - А ты... Не в последний раз встретились! - И с ненавистью глянул на Зарецкого.
Сурен кивнул конвоирам, и Семена увели.
- Каков? Тут у меня лишь немногое из того, что наделал этот мерзавец. Но он получит свое. А ретивый командир, что пошел на поводу у Чебурнова, разжалован и уволен из ЧК. Так легко поддаться на
