- Что-то такое мне говорили, - не особенно уверенно молвил Филатов. Кажется, этот зубренок уже в другом месте. Точно не скажу, но именно в связи с ним упоминали имя Гагенбека. Такая фамилия вам известна?
Кто из натуралистов в те годы не знал Карла Гагенбека, величайшего знатока животных, основателя знаменитого Гамбургского зоологического парка!
До сих пор зоологи так и не определили, кого называть основателем совершенно новой системы содержания диких животных в неволе: Карла Гагенбека или хозяина не менее знаменитого русского степного зоологического парка Чапли в Херсонской губернии - Фридриха Фальц-Фейна. Скорее всего, независимо друг от друга два натуралиста пришли к одному решению - создать для пойманных или купленных ими диких зверей условия более свободного содержания: не в тесных клетках, а в просторных загонах, напоминающих естественные ландшафты, конечно, в уменьшенном масштабе. Усилиями двух людей в разных местах Европы были созданы, как писали тогда газеты, 'райские уголки для животных'. Штеллингенский зоопарк под Гамбургом открылся 7 мая 1907 года. Парк Чапли, или Аскания-Нова, как потом все время называл свое детище Фальц-Фейн, был организован намного раньше. Нам было известно, что первых бизонов - родичей зубров - туда завезли еще в 1897 году. Позже в обоих парках появились и равнинные зубры. Но горного, кавказского зубра не имел ни тот, ни другой парк. Неужели Гагенбек сумел- таки перехватить нашего Кавказа?
Телеусов сердито слушал Филатова. Видно, и ему не очень-то приятно узнать об утрате 'крестника'.
- Но все это слухи, только слухи, - еще раз повторил Филатов, заметивший наше неудовольствие. - Вернусь в Петербург, выясню и, если угодно, напишу вам.
- Премного благодарны, - быстро сказал Алексей Власович.
5
В районе северной караулки наша экспедиция провела семнадцать дней.
Василий Васильевич Кожевников, знающий, в каком положении сторожка, договорился с плотниками. Два мастера из Хамышков, Саша с женой, мы с Филатовым и препаратор со своим помощником первые четыре дня занимались устройством жилья: перебрали пол и крышу, приделали сени, поставили навес, сарай, укрепили мост через Белую и два перехода над ее бурными притоками. И все дни не переставали восхищаться Катей, ее ладной работой, хозяйской ухваткой и присутствием духа. Даже топором владела! Когда мы взялись косить траву, шла в ряду с мужчинами, да еще подгоняла.
- Откуда это у вас, Катя? - спросил я.
- Жизнь научила, - просто ответила она. - Я крестьянка, в нашей семье каждый при деле вот с такого возраста. - Она показала ладошкой аршина на полтора от земли. - А фельдшерское училище уже потом, в Ростове окончила. Четыре года назад.
- А ребенка вы принять смогли бы? - не без тайной мысли спросил я, вспомнив о Дануте.
- Ну конечно! - И засмеялась.
На шестой, кажется, день мы ушли наверх, оставив Катю в утепленном домике. Две вьючные лошади стояли в сарае. Хозяйка решила перевозить сено. Уж как только Саша не наставлял ее! Не отходи далеко. К реке близко нельзя. Запирайся. Смотри, чтобы медведь... Без револьвера - ни шагу! Но мне кажется, можно было обойтись и без советов подобного рода.
Снова Абаго, Тыбга, Молчепа. Нам удалось увидеть два стада зубров в пять и семь голов, однако далеко за пределами выстрела. Филатов не обижался. Телеусов обещал ему быка в другом месте.
Сашу Кухаревича я снабдил подробной картой-схемой района. С особенной настойчивостью он тянул нас на юг и запад, за пределы охраняемого места: уж очень хотел осмотреть старую черкесскую тропу на перевал, у южного подножия которого находился когда-то Бабук-аул. Оттуда к морю шла довольно приличная дорога.
- Дался тебе этот путь! - недовольно заметил я.
- А как же! Ты говорил, что там пастухи и скот, значит, опасность, напирал он.
И нам пришлось поехать еще к Фишту.
С вершины Черкесского хребта Саша углядел внизу зеленый разлив непроходимых лесов и синее море за этой зеленью.
- За что его назвали Черным? - удивился он, увидев синеву.
На пастбище в верховье Тепляка, где мы заночевали рядом с шалашами пастухов-армян (среди них были и браконьеры), Кухаревич собрал всех от мала до велика и почти час искусно вел беседу о природе и диком звере, о роли людей в природе и о будущем, которое он рисовал в духе утопизма Кампанеллы. Он напирал на охранительную роль человека и с таким волнением поведал известную повесть Сетона- Томпсона о мустанге и о трагедии с бизонами в прошлых веках, что вызвал благостные раздумья у этих детей гор. Упомянул, конечно, об охране зубров, оленей и туров, незаметно стал строгим и напомнил, что любое покушение на заповедного зверя обязательно приведет к возмездию.
В тот день разговор с упором на совесть человеческую показался мне и другим егерям наивным, пустой тратой времени. Но как бы там ни было, Кухаревич завел здесь знакомых и завоевал их расположение. Мы прощались с пастухами приятельски.
Назад Саша спешил. И на коне сидел ловчее, и винтовка у него как бы приросла к спине. Освоился, поверил в себя. А спешил потому, что боялся за Катю. На виду Гузерипля Саша поскакал рысью, остальные поотстали. Встретил он нас на мосту вместе с Катей. Она выглядела совершенно спокойно, а из Сашиных очей брызгал огонь войны.
- Понимаете, тут чужой бродит. - И указал за спину, на правый берег Белой.
А Катя сказала:
- Я придумала небольшую хитрость. Как вы отъехали, вот над этим мостом на высоте груди протянула ниточки. Может, это смешно, по-женски... Но прошлой ночью они оказались порваны. Следы сапог и коня на съезде, где я нарочно пригладила глину. Человек направился к сторожке, но саженей за сто свернул вверх по Молчепе. Идти за ним я побоялась, день провела в лесу, но никто не показался. Вот, собственно, и все.
Искать человека в дебрях у Молчепы - дело трудное. Все-таки скорее для очистки совести мы побродили на версту-другую от караулки, свежих следов не обнаружили и сошлись на том, что Саше, когда мы уедем, придется проявить особенную осторожность. Это был недобрый человек. Будь у него честные намерения, попросил бы приюта, как и положено в горах.
Ночью что-то не спалось, я встал и вышел. Саши не было. И постель Кожевникова в пристройке пустовала, матрац холодный. Значит, они ушли с вечера, как только мы заснули. Ясно - куда.
Тревога удержала меня во дворе. Свежая, влажная ночь, наполненная гулом реки, укрыла горы. Черные пихты стояли у самой сторожки. И люди в ночном походе... Понятно. Если в лесу бродит неизвестный, без костра он не обойдется. А костер далеко заметен. Потому и пошли в темноту.
И тут далеко-далеко едва слышно хлопнул один, потом второй и третий выстрел. Я нервно заходил возле домика, не зная, что предпринять.
Вышел Филатов, спросил, почему не сплю. Сказал ему о выстрелах.
- Может, пойдем поищем?
- Разойдемся. Троп много. Только силы растратим.
Он сел, чиркнул спичкой. Шел четвертый час.
На сеновале завозились остальные. Потянуло махорочным дымом. Плотники закурили.
Лишь около восьми, когда солнце пробило туман, а завтрак остывал на столе, из лесу вышли Кожевников и Кухаревич. Катя бросилась им навстречу:
- Где вы были? Что произошло?
- А ничего не произошло, - пробасил Кожевников, искоса глянув на плотников. - Оленей твоему муженьку показал.
- А выстрелы? - очень некстати спросил Филатов, далекий от наших лесных дел. - Отыскали этого неизвестного?
Вот святая простота! Теперь будет известно в Хамышках да и в Псебае.
Когда мы остались вдвоем, Саша огляделся и вполголоса сказал:
- Знаешь, где накрыли незваного? На лесном перешейке перед лугами. Кожевников точно знал... Увидели отблеск костра, но он не спал, мерзавец, и конь наготове. Ветка под ногой у меня треснула, он на
