звук выстрелил, вскочил в седло - и как растаял во тьме.
- Но и вы стреляли!
- А как же! Раз он начал... Честный человек не побежит. И знаешь, кровь на кустах нашли. То ли в коня угодили, то ли в самого. Поискали кругом, на луга вышли, там след по росной траве видный. Ускакал к Холодной.
- А у костра?
- Чисто.
Развернули карту. Куда поедет, если ранен?
- Скорее всего, самого поранили, а не коня, - предположил Саша. - Коня бросил бы.
- Если так, то выйдет он в Хамышки. Но там долина трудная, да и побоится, что встретим его, опередим. Значит, в Псебай подастся.
- Чего ему надо? - задумчиво произнес Саша.
Пожалуй, он подумал, что выслеживают их с Катей. Я думал совсем о другом человеке.
Выехали мы с большим опозданием, лишь ночью прибыли к Телеусову. Здесь распрощался с Филатовым, который готовился добыть зубра на чучело. Алексея Власовича отдельно попросил послушать, нет ли у них или в Сохрае разговора о раненом человеке, и уже утром поспешил в Псебай.
Дом тети Эмилии стоял сиротливо, с закрытыми ставнями. Еще не приехала. Едва я зашел к себе, как отец подал депешу. Ютнер вызывал меня в Петербург.
И от Дануты было короткое и ласковое письмо. Придвинулось время каникул, она готовилась ехать с тетей домой.
Я пошел к Щербакову доложить, как устроились в Гузерипле новые работники. Естественно, похвалил Кухаревича за энергию, рабочее настроение. И сказал о ночном поиске, выстреле по егерям, их ответном огне.
Никита Иванович долго молчал, почесывал в смущении затылок, потом, что-то решив, сказал:
- А пойдем-ка мы с тобой к Ванятке Чебурнову. Прямо сейчас.
- Зачем?
- А затем, что Ванятку этого сегодня раненько повезли на Лабинскую в лазарет. Толкуют, ногу разбил где-то в горах. Операцию будут делать, а то и отрежут. Такое, знаешь ли, совпадение.
У младшего Чебурнова, недавно женившегося и отделенного, дом поражал угнетающей тишиной. Заплаканная супруга встретила нас недоверчиво и даже испуганно. Никита Иванович ласково пошутил с ней и, когда она успокоилась, осведомился, что там такое у Ивана стряслось.
- Коленка у его... Распухла до ужасти.
- И кровь есть?
- И кровь была. Рассек, бает, об камни. Горит огнем. Чем свет Семен прискакал на рессорке, уложил - и к дохтору.
Щербаков головой покачал, пожалел:
- Носит его нелегкая...
Винтовка висела на стенке.
- Хозяина? - спросил я и, не дожидаясь ответа, снял ружье, открыл затвор.
Никита Иванович лениво, как бы нехотя, вынул из кармана один патрон, протянул мне:
- Поди-ка, Михайлович, бабахни за двором.
- Ой, зачем же? - Жена даже присела от испуга.
- Да ты не той... Проверим. Жаловался он, осечки случаются. Если так, попросим Павлова, пусть отдаст в починку. Вернется из лазарета твой хозяин, а винтовка как новенькая.
Я вышел в огород, выстрелил. И подхватил выпавшую гильзу. Вмятина на пистоне оказалась чуть в стороне от центра.
Возвращались молча. Ощущалась непомерная усталость - не физическая, нет! Ванятка Чебурнов... Я знал о нем понаслышке, от Семена. И вот поди же, этот самый Ванятка, земляк, станичник, подкарауливает меня на тропе и стреляет, хотя я никогда не сделал ему ничего плохого. Наемный убийца? Рядом, через две улицы... Неужели Улагай пошел на сделку с ним? Ну, а завтра? Пусть не Ванятка, но кто-то другой, получив сребреник, будет караулить меня в лесу...
Ясно, что Лабазан тоже на его совести. Пока опытный браконьер преуспевал, этот бездельник, изгнанный из Охоты, присосался к нему, помогал бить зубров, сбывал шкуры и мясо, позвякивал нечестно добытой монетой. Но как только Лабазан попал в беду, Ванятка повернулся к нему спиной. Ушел от беспомощного, раненого человека, бросив его на верную смерть. Ушел, чтобы продать шкуру и мясо последнего убитого ими зубра, а заодно и Лабазанова коня. О какой совести или чести можно тут говорить? Что это за человек? И как они похожи друг на друга - братья Чебурновы!
- Чего голову повесил? - добродушно спросил Щербаков. - Уяснил теперь, кто в тебя стрелял? Клокочешь гневом, мщения просишь! Возьмешь две стреляные гильзы и понесешь в суд? Вот вам, господа судьи, доказательство, засадите убивца в тюрьму, чтобы я мог жить без опаски... А мало ли винтовок со сбитым бойком? Почем знать, где подобрал ты гильзы? Посоветуются господа судьи и вернут тебе эти самые доказательства. А Ванятка будет ходить гоголем. Щербаков как-то странно засмеялся. - Только будет ли он ходить гоголем, это вопрос. Вдруг дохтур отпилит ему ноженьку? Тогда Ванятке не до леса. Кто стрелял-то в него?
- Оба стреляли. В темноту.
- Придется Ванятке сидеть на бревнышке у дома и придумывать, как извести бородатого Василия и твово дружка Кухаревича. А заодно и тебя, как бы вроде зачинщика. Никак я только не пойму, чего Ванятка в Гузерипль подался, по какой надобности? Уж не за тобой ли следом? А может, вспомнил, что караулка пустая, поживиться на зубрах?
Нечего мне было ответить Никите Ивановичу. Только у самого дома вспомнил о депеше Ютнера, показал. Щербаков прочитал.
- Надо ехать. Не иначе о зубрах разговор, раз тебя вызывает. Узнаешь заодно, как нам-то дальше жить, что с Охотой. Поезжай с богом. И супружницу свою привози. Извелся, поди, без нее.
Через день я был в Армавирской. Еще через три в Петербурге.
На столичном перроне меня встречали тетя Эмилия, Валя и Данута. Как бросилась она ко мне, как прижалась! Я почувствовал ее отяжелевшую фигуру, всмотрелся в родное изменившееся лицо.
- Я подурнела, да? - тревожно спросила Данута.
Поцелуй рассеял опасения. Нам обоим стало хорошо, так хорошо, что все плохое отошло в сторону, стало таким мелким, что и думать о нем не хотелось.
- Через неделю едем домой, - сказала Данута.
- А меня возьмете?
- Как, тетя? Заберем этого молодого человека?
- Ну, если вы знакомы...
И засмеялась, смутившись.
Как я знал, Ютнер снимал квартиру где-то на Мойке, в центре города. Этот дом я нашел лишь к середине следующего дня, красивый трехэтажный дом со львами у подъезда. Львы удивляли очеловеченным выражением на мордах и разверстыми пастями. От них веяло не силой - мольбой.
Долго пришлось ждать. Эдуарда Карловича как раз смотрел доктор. В доме ходили неслышно, опустив глаза долу. Так ходят возле тяжелобольного.
Вопреки ожиданию, Ютнер принял меня на ногах, в кабинете. На нем был красивый домашний сюртук. Но выглядел он плохо, тени под глазами казались совсем черными. Пахло лекарствами.
- Вы такой бодрый, загоревший, сильный, - глухо сказал он, протягивая мне руку. - Чувствую дух Кавказа. Какое это счастье - молодость! И горы. Увы, мне уже не видеть наших гор...
Он вздохнул, сделал паузу и заговорил о деле.
К Западному Кавказу тянется много рук. Об этом известно, как он полагает, и в Псебае. Рождаются всевозможные толки, предположения, они вызывают неуверенность, ослабляют строгость в охране. Чтобы положить конец всяческим разговорам, он, Ютнер, твердо заявляет, что Охота пока остается. Деньги на охрану, содержание дорог и кордонов он приказал перевести в банк Екатеринодара. Ведать средствами поручено капитану Калиновскому, который живет там же. Старшим на месте остается Щербаков. В
