в гордом одиночестве? - то ли насмешливо, то ли заинтригованно промолвил капитан; во всяком случае на лице его мелькнуло некое подобие улыбки.
Остальным, видимо, вообще было не до веселья: Эдди сжал свой стакан в мощной ладони так, что, казалось, вот-вот раздавит, Натти Бумпо и Илья Ильич все больше наливались зеленью, а у Бориса Андреевича даже похолодело внутри от надвигавшейся и теперь неминуемой уже беды.
Спустя несколько - секунд? минут? - дверь кают-компании раздвинулась, послышалось приглушенное японское лопотание - в коридоре, очевидно, спорили. Наконец в салон один за другим вошли двое японцев примерно одного возраста, оба в кимоно, гэта и таби - все, как положено, только один был повыше, цвет лица имел серовато-зеленый и черты его постепенно будто бы расплывались, менялись едва уловимо, - несомненно, то и был второй пилот. Оба поклонились на японский манер.
- Сёта-сан, всемирно известный физик и математик, - представил Тацуо-сан своего гостя.
Сёта-сан опять поклонился и ответил:
- Вы слишком добры ко мне, сэнсэй!
- Рад приветствовать вас, Сёта-сан, на нашем корабле! - едва заметно ухмыляясь сказал Пол Китс. - Должно быть, Тацуо-сан уговорил вас понаблюдать, как изменяются законы физики при больших скоростях? Милости просим! Прошу вас к столу. Пока прибудут остальные члены экипажа, надеюсь, тоже с гостями, подкрепимся напитками, а там и обед подадут.
Следующим прилетел Жюльен Сорель, первый пилот, элегантный молодой человек. Его появление в салоне предварило прелестное белокурое создание в безукоризненном дорожном платье жемчужно-серого цвета.
Уж этого-то никто не ожидал! Скорее они готовы были увидеть здесь негра верхом на белом медведе, индейца с копьем или ожившую мумию фараона, но только не женщину. И тем не менее ее приход несколько снял напряжение.
Мужчины вскочили, отрекомендовались.
- Мадемуазель Жермен Пуатье, ученица Камилла Фламмариона, представил свою спутницу Жюльен Сорель. - Мадемуазель изъявила желание познакомиться с астрономией поближе. Так сказать, пощупать звезды своими ручками.
Кое-кто из мужчин вежливо хохотнул, а Борис Андреевич так и расплылся в улыбке, хотя и запутался вовсе, не зная, радоваться ему встрече или наоборот. Жермен тоже его узнала, и в ясных ее глазах отразилось почти все то, что испытывал он. И все же с завидным хладнокровием она протянула ему руку:
- Месье Кудряшов! Какая приятная неожиданность! Сколько же мы с вами не виделись? Почти полгода... Профессор до сих пор вспоминает ваш доклад...
Мадемуазель Жермен хотела сказать еще что-то, но ее прервал негромкий, но строгий окрик по- бетиански, и опять в ее глазах и в глазах Бориса Андреевича отразилось одно и то же чувство. То был испуг. Транскоммуникатор четко донес до Бориса Андреевича смысл окрика: 'Сидеть на месте!' Стараясь не выдать себя, он окинул взглядом кают-компанию. Очевидно, приказ командира относился к Илье Ильичу - тот с виноватым видом усаживался в кресло, а Пол Китс продолжал уже по-французски и совсем другим тоном:
- Прошу простить меня за резкость. Но, дорогие гости, строгая дисциплина - первая заповедь на корабле, а приказ командира - что слово божие. Поэтому все же дождемся Вильгельма Мейстера, второго нашего связиста, а уж потом покажем всем корабль.
Однако слова Пола Китса не сняли напряжения, охватившего кают-компанию. Жермен Пуатье опустилась на диван между Борисом Андреевичем и Жюльеном Сорелем, никто больше не вставал, не шевелился. Разговор велся по-французки и очень вяло - просто перебрасывались редкими репликами о вкусовых качествах разноцветных, не знакомых землянам напитков.
Борис Андреевич был крайне удручен. Очевидно, его прежние опасения имели под собой почву, а он, отринув врожденную свою рассудительность, как последний глупец попал в западню. То, что угодил в ловушку не он один, а и другие земляне, угнетало еще сильнее. Ему почему-то казалось, что он ответствен за всех и оттого тяжесть на сердце возрастала стократно. Предпринять что-либо немедленно и в одиночку было невозможно, так же, как и сговориться со своими. И что же теперь? Теперь 'зеленые' повезут их на свою планету, посадят в зоопарк или начнут изучать в лабораториях, как морских свинок, а тем временем армады военных кораблей ринутся к Земле... Боже правый! Попасться так нелепо!
'Спокойно! - прозвучало у него в мозгу. - Произошло какое-то недоразумение. Все уладится. Только спокойно!'
Борис Андреевич глянул на Илью Ильича (или как его там?!), но тот смотрел в сторону.
Тем временем зажегся ровным алым светом последний в верхнем ряду кружочек: прибыли второй связист Вильгельм Мейстер и математик, создатель еще одной неевклидовой геометрии Курт Келлер. Представление происходило до нелепости торжественно, так как в салоне было совсем тихо, только Сёта- сан едва слышно и очень быстро и взволнованно шептал что-то на ухо Тацуо. Тацуо-сан теперь совсем уже не походил на японца - лицо его приобрело черты обычного среднеевропейского типа и, как и у других его однопланетян, отливало изумрудной зеленью. По всему было видно, что Сёта-сан говорил ему что-то чрезвычайно неприятное, с чем Тацуо никак не мог согласиться.
Когда Вильгельм Мейстер и Курт Келлер сели, Пол Китс обратился к собравшимся:
- Дорогие гости, прошу вас оставаться на местах. Механические слуги, или как мы их называем, автомы, сейчас накроют стол для обеда, а затем мы покажем вам корабль. Экипажу перейти в рубку управления!
Капитан первым покинул кают-компанию, за ним, не очень-то охотно, потянулись остальные 'зеленые'.
'Спокойно, спокойно!' - принял по транскоммуникатору Борис Андреевич.
Переборка рядом с пультиком раздвинулась, оттуда выкатились два странного вида зеленых создания; спереди на их круглых головах имелось по две щели - верхняя была длиннее и голубовато светилась. Создания (видимо, это и были автомы) бесшумно, не обращая внимания на гостей, принялись хозяйничать в кают-компании.
Земляне, стараясь сохранять спокойствие, сидели на своих местах. Только Сёта-сан отошел в дальний угол и отвернулся к стене.
На расстоянии транскоммуникатор воспринимал и передавал речь не так четко - возможно, мешали слишком плотные и, скорее всего, герметичные переборки, но как бы то ни было, а до Бориса Андреевича доносилось далеко не все, причем почти ничто не воспринималось в словесном выражении, чаще слова были размыты эмоциями. Он напрягался, стараясь понять, о чем идет речь в рубке. На лицах других землян тоже проступало напряжение, Жермен коснулась его руки, и ему показалось, что глядит она затравленно и обреченно.
Из транскоммуникатора изливался гнев, бурный гнев. И тут Борис Андреевич впервые подумал, что такие же крошечные устройства, наверно, спрятаны в ушах и у остальных землян, и потому они напряжены так же, как и он. У Эдди ходили желваки на щеках и опять были стиснуты кулаки, более сдержанный и скрытный Курт просто плотно сжимал губы, и его красивый пухлый рот превратился почти в ниточку, а Сёта-сан, все еще стоявший спиной к остальным, распрямился и словно стал выше ростом, по шее его к затылку медленно ползла краснота.
Гнев, передаваемый транскоммуникатором, начал постепенно стихать, и теперь чаще и отчетливее проступали слова. Жермен крепче сжала руку Бориса Андреевича, шея у Сёта-сан была уже багровой, а у Курта даже и глаза сузились, словно он пытался разглядеть, что происходит там, в рубке. Эдди же так и сверлил глазами переборку.
- Глупцы... Звание ученых... Не достойны... - прорывалось из транскоммуникатора. - Развести на корабле целый зверинец... Недомыслие... Никакого чувства ответственности...
Затем слова зазвучали тише, плавнее и с другой интонацией: должно быть, кто-то из экипажа попытался ответить Полу Китсу, объясниться с ним.
- Но гости и в самом деле заинтересуют наших биологов, а психологов тем более. У землян очень развито чувство гуманности и долга. На таком низком уровне трудно ожидать столь тонких чувств. В Столице они вызовут сенсацию...
