собора.
- ...Нет никаких обещаний, ничего не известно наверняка. Мы знаем лишь одно: они покинули нас. И девочка, с которой мы сейчас прощаемся, никогда не узнает горя и страданий, которыми полон этот мир. - Рипли не сразу осознала, что это проповедь, но теперь и она внимательно слушала, как в грохочущей тишине цеха чеканной медью звучит речь Дилона. - Мы предаем эти тела в Никуда с радостью, потому что...
В эти минуты собака яростно билась, каталась по полу в одном из дальних закоулков, лишенная уже сил даже скулить. Грудь ее раздавалась, пульсировала, живя собственной страшной жизнью, отдельной от жизни всего тела. Затем черная с рыжими подпалинами шкура, треща, лопнула, рвались мышцы, сухожилия, ребра...
- ...В каждом семени есть обещание нового цветка. В каждой жизни, даже самой малой, хранится новая жизнь, новое начало!
Из растущей раны собаки хлестала липкая жидкость, судороги ротвейлера становились все слабее...
Рипли вдруг почувствовала странное покалывание в висках. Кровяное давление, что ли, скачет? Ну да, вот в носу лопнул один из мелких сосудов.
- Амен! - громоподобным голосом произнес Дилон, выбросив вперед правую руку.
И без команды кто-то нажал на кнопку, наклонив платформу подъемника.
Два окутанных пластиком тела - большое и маленькое, похожие на блестящие куколки, кружась полетели в вулканические недра печи.
И в тот самый миг, когда клокочущий металл принял в себя тела капрала Хиггса и Ребекки Джордан - Головастика, из ноздри Рипли ударила струйка крови.
Одновременно с этим собачья грудь наконец лопнула, и наружу высунулась страшная, неописуемая голова, покрытая бесцветной слизью. И долгий скрежещущий крик прорезал воздух...
Чужой вновь пришел в этот мир.
Клеменс посмотрел на Рипли, и она поспешно вытерла кровь рукавом.
9
Шумела вода в душе, но тюремная звукоизоляция была ниже всякой критики. Даже упругий плеск водяных струй не заглушал голоса за стеной. Сначала Рипли не очень прислушивалась, но потом поняла, что разговор идет о ней, - и замерла, улавливая доносящиеся до нее обрывки фраз.
- ...Странно это все-таки: во всем экипаже - одна женщина. И именно она и осталась в живых! Не понимаю...
- Чего ты не понимаешь? - вмешался другой голос, грубый и хриплый. Бабы - это дерьмо. Все, без исключения. Вот поэтому-то они всегда выплывают. Уяснил?
- Нет. Что-то тут иначе. - Обладатель первого голоса, похоже, не утолил свои сомнения. - Быть может... Ну, не знаю...
- Чего ты не знаешь, умник?
- Может быть, на ней лежит какое-нибудь предначертание Господне? наконец решился выговорить первый.
Его собеседник даже задохнулся от возмущения:
- На ком? На бабе?! Ну, ты даешь! Женщина - сосуд греха, вместилище мерзости, не веришь мне - спроси у Пресвитера!
За стенкой по другую сторону от Рипли тоже говорили: гогоча, хлопая по мокрому телу, сочно причмокивая:
- А задница у нее ничего - крепкая, сразу видно. И вот здесь тоже все в порядке, как надо!
- Да что там болтать! Я тебе вот чего скажу, давай...
Говорящий инстинктивно понизил голос, и его перестало быть слышно. Потом тишину прорезало слитное ржание двух мужских глоток.
Рипли поежилась. К счастью, те, кто конструировал тюрьму, душевые кабинки догадались сделать отдельными. Но коридор был общим для всех. Пожалуй, ей следовало поспешить, пока к ней в кабину не ввалилась пара уголовников, одетых только в татуировку. Она быстро накинула комбинезон, протерла запотевшее зеркало, чтобы причесаться. Но из зеркала на нее глянуло совершенно незнакомое лицо: осунувшееся, с тенями под глазами и с непривычно голой кожей там, где должны быть волосы.
Рипли осторожно тронула пальцем свою наголо обритую голову. Что ж, теперь ей придется привыкать обходиться без расчески.
Она усмехнулась при этой мысли. Без чего только ей не приходилось обходиться!
Медленно, стараясь ступать неслышно, Рипли выскользнула из душевой, осторожно пробираясь между облицованными блестящей плиткой стенами. Они казались такими надежными, массивными - имитация бетона и кафеля. На деле это был тонкий пластик, который, как выяснилось, звук не держит и от вторжения, конечно, тоже не защитит.
Внезапная мысль остановила Рипли. Выходит, на этой планете запираться бессмысленно? Получается, что так. Несмотря на бронированные двери, стальные переборки, замки и засовы... В старом, обветшавшем здании тюрьмы, среди хаотического переплетения комнат, коридоров, рабочих помещений обязательно найдется какой-нибудь незамеченный ход. И уж конечно эти тайные тропки не являются тайными для тех, кто провел на Ярости значительную часть жизни. Значит...
Значит, надо с самого начала поставить себя так, чтобы запираться не пришлось.
Окончательно эту мысль Рипли додумала, уже подойдя к госпиталю. Там ей, согласно распоряжению директора, полагалось дожидаться обеда, который кто-то (наверное, тоже заключенный?) должен принести из общей столовой. (Неужели сейчас только обед?.. Час дня по местному времени. Немногие десятки минут отделяют ее от катастрофы, гибели товарищей, от невозможных, несуществующих воспоминаний о произошедшем в гиберсне...) Рука ее уже легла на дверь. Но Рипли так и не вошла в госпитальный отсек.
Круто повернувшись, она направилась к столовой.
10
Одновременно в столовой обедало двенадцать человек - вся смена. Даже сейчас они не стремились разместиться друг возле друга - каждый сидел за отдельным столиком. Горстка людей рассредоточилась по обширному помещению, из-за чего оно казалось еще больше. Столовая, как и морг, сооружалась из расчета максимальной заполняемости тюрьмы.
За обедом и так почти не разговаривали, а когда на пороге появилась Рипли, над столиками повисла мертвая тишина.
Рипли обвела столовую взглядом. Потом она направилась к окошку для выдачи пищи, как бы не обращая внимания на то, что творится вокруг.
Она слышала, как клокочет слюна в глотке ближайшего из заключенных (уже пожилой костистый мужчина с резко выступающими скулами): он поперхнулся, но сдерживал кашель, не решаясь нарушить всеобщее молчание. Его сосед просто замер, согнувшись над столом и пожирая взглядом женскую фигуру. Третий, самый молодой с виду, вдруг истово перекрестился, но крест помимо его воли вышел 'тюремный': последним движением он далеко не благочинно провел рукой от плеча к плечу, будто чиркнул себя поперек горла большим пальцем. Так клянутся уголовники 'на зарез'.
Рипли подумала, что сейчас в столовой наверняка должны находиться и те, чьи голоса она слышала сквозь стенку душевой кабины. Кто же из них? Быть может, именно тот, кто крестится, говорил о ее особом предначертании? А скуластый выдвигал версию о сосуде греха? Кто знает... Возможно, и наоборот. Ведь ей неизвестны характеры. Впрочем, по крайней мере об одном из них она кое-что знает...
И именно к нему Рипли и подсела за столик, взяв свою порцию. К тому, кого знала.
К Дилону.
Дилон тоже сперва не сумел совладать с собой: при виде женщины он явственно вздрогнул. Однако почти тут же обуздал свои чувства.
Чтобы облегчить ему возможность контакта, Рипли заговорила с ним первой:
- Я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы сказали на похоронах... на кремации. - Она немного помедлила. - Мои товарищи оценили бы это, если бы только могли слышать. Во всяком случае, в последний путь их сопровождали не сухие казенные фразы.
Дилон поднес к губам стакан, отпил, снова поставил на столик.
