Теперь в бой следовало вступить Жанне де Пантьевр, как это некогда сделала Жанна Фландрская во имя своего мужа Жана де Монфора. Но Жанна де Пантьевр была сделана из другого теста. А у короля Франции хватало забот в Париже, чтобы не раздувать бретонское дело снова. Герцогство продолжало страдать, но суверены туг были ни при чем. Черная чума сделала на время невозможной любую масштабную акцию.
Именно в этой войне мелких стычек такие люди, как Бертран Дюгеклен, учились военному искусству. Хватало и удачных ходов, и выгодных возможностей. Формировались банды, состоявшие из солдат, оставшихся без жалованья, и из разбойников, готовых на все, в том числе и наняться на регулярную службу.
Так, прославленный капитан Томас Дэгуорт встретил свою смерть в августе 1350 г. под Оре, погибнув в засаде, устроенной несколькими приверженцами Жанны де Пантьевр.
Что касается «Битвы тридцати», она бы осталась второстепенным событием, если бы не хронисты, от Жана ле Беля до Фруассара, обеспечившие ей резонанс в истории и особо подчеркивавшие рыцарскую этику участников боя.
«Битва тридцати» — это война, превратившаяся в праздник. Это была «баталия» в том смысле, который придавали этому слову герольды, приказывая вести бой по точным и строгим правилам чести и верности. Это был эпизод войны, но в то же время и опасное развлечение рыцарей, которые скучали и у которых война на пустых дорогах не вызывала энтузиазма.
Инициатива исходила от капитана крепости Жослен Робера де Бомона, одного из верных сторонников пантьеврской партии. В середине марта 1351 г. он подступил к Плоэрмелю, где немецкий капитан по имени Бранденбург командовал гарнизоном от имени Монфора, в который входили бретонцы, англичане и несколько немцев. Бранденбург поднял мост и опустил решетку. На штурм надежды было мало, а для осады Плоэрмеля у Бомона не было средств. Он окликнул противника и предложил ему нечто больше похожее на турнир, чем на военную акцию:
Нет ли здесь ратников, двух-трех, которые пожелали бы скрестить клинки с троими во имя любви своих дам?
Этих людей явно не интересовал национальный конфликт. Зато они были проникнуты — в основном понаслышке — представлениями из дешевой литературы, то есть популярных героических поэм и романов, о рыцарях Круглого стола. Тот же Фруассар, у которого «Дело тридцати» вызовет крайнее восхищение, вложит немалую часть своего таланта в «Мелиадор», настоящий роман в духе артуровского цикла.
Ответ немца был достоин полученного им предложения. Сражение предстояло ради чести — конечно, не ради политических интересов. Бранденбург ясно сказал то, что думал о дуэли двух-трех, предложенной Робером де Бомоном: она продлится недостаточно долго, и большого удовольствия от нее не будет.
Их дамам не хотелось бы, чтоб они позволили столь жестоко убить себя в одном-единственном поединке. Ведь это было бы испытание судьбы, которое слишком быстро закончится. И приобрели бы в нем лишь поношения и имя безумцев, а не честь и награды.
Но скажу вам, что мы сделаем, ежели вам будет угодно. Возьмем двадцать-тридцать ратников из вашего гарнизона, и я возьму столько же из нашего. И выйдем на доброе поле, где никто нам не помешает и не побеспокоит нас. И повелим под угрозой петли нашим ратникам с той и другой стороны и всем, кто станет на нас смотреть, дабы никто не оказывал бойцам ни насилия, ни помощи.
Итак, тридцать на тридцать, турнир ради прекрасных глаз красавиц. Робер де Бомон согласился. Бранденбург закончил переговоры так:
Тот, кто хорошо покажет себя здесь, обретет больше чести, нежели в поединке.
В обоих лагерях выбрали по тридцать бойцов. Бранденбург дополнил английский отряд несколькими бретонцами и немцами. Все это заняло три дня.
Утром дня битвы бойцы выслушали мессу, облачились в доспехи и прибыли на ристалище. Четверо- пятеро из каждого лагеря были на конях, остальные пешими. Хотя французы Бомона заставили себя ждать, англичане их хорошо приняли. Наконец битва, в страшном лязге скрестившегося оружия, могла начаться. Казалось, вернулась эпоха великих витязей.
С одной и с другой стороны вели себя учтиво, словно все были Роландами или Оливье.
Протрубили перерыв. У французов был один убитый, у англичан два. Выжившие сняли доспехи, выпили свежего вина и дали перевязать себе раны. Никто не торопился. Сражались благородные бойцы. Воспользоваться слабостью противника было бы вероломством.
После перерыва возобновили схватку. К вечеру англичане потеряли девять человек. В их числе был и Бранденбург. Выжившие сдались: бежать считалось бы позором. У французов погибло шестеро, не считая умерших от ран.
О подобных подвигах не слышали со времен крестовых походов. В последующие годы на выживших здесь будут показывать: об их героизме говорили шрамы на лицах. До франко-английской войны было еще очень далеко.
Обратимся к Нормандии. Там ситуация была совершенно иной. Волнения в Бретани возникли в результате конфликта за наследование короны герцогов. Волнения же в Нормандии шли снизу. С 1314 г. они почти не прекращались, так как нормандские бароны очень не жаловали королевский произвол, игнорирующий их налоговые и судебные прерогативы. Циклические восстания Аркуров — только один пример из самых заметных, но можно было бы привести и другие. Так, Жан Мале, сир де Гравиль, объединял недовольных и был вдохновителем малых войн на Нижней Сене.
Рауль де Бриенн изображал принца: в Нормандии он был графом д'Э, но также графом де Гином, шателеном Арраса и Ланса, имел владения как в Пуату, так и в Ниверне, как в Англии, так и в Ирландии. Он не лишал себя права вести независимую внешнюю политику. В 1335 г. он командовал французской армией, собранной для отправки в Шотландию, но в качестве «генерал-капитана», нанятого по контракту, а не назначенного королем. Его нормандская политика была прежде всего одной из клеточек куда более обширной игры.
В политическом отношении Англия была отделена от Нормандии скоро полтора века, с тех пор как в 1204 г. Филипп Август отвоевал последнюю у Иоанна Безземельного. Но мир Вильгельма Завоевателя и Ричарда Львиное Сердце был живучим. Многие крупные и средние нормандские землевладельцы имели вотчины по обе стороны Ла-Манша, и в Нормандии почти не было аббатства без какого-нибудь приората в Англии. Всем придется взвесить, чего им будет стоить поддержка того или иного лагеря. История сделала их англо-нормандцами; какую бы сторону они ни выбрали, они были обречены на конфискацию.
Восстание и бегство Жоффруа д'Аркура в 1343 г. показало всю серьезность болезни. Филипп VI чувствовал себя окруженным изменниками. Ему пришлось велеть арестовать нескольких нормандских рыцарей — сообщников Аркура. Он должен был обезглавить товарища своей юности Оливье де Клиссона, одного из немногих баронов, имевших владения как в Нормандии, так и в Бретани. Он казнил организаторов дерзкого заговора против Карла Блуаского, а затем нескольких союзников Аркура, случайно найденных во время взятия Кемпера. Для правосудия Филиппа VI 1343 г. и весна 1344 г. были отмечены головами, слетающими с плеч за заговоры против власти суверена.
Однако в том же 1343 г. король посчитал необходимым в первый раз созвать представителей королевства, то есть архиепископов и епископов, аббатов монастырей и отдельных докторов университетов, основных баронов и уполномоченных, избранных с этой целью добрыми городами.
Казна была пуста. Турский ливр падал. В 1336 г. он еще составлял 82 грамма чистого серебра, а в конце 1342 г. стоил всего 16,6 грамма серебра. Налог еще бывал только чрезвычайным, податные не
