издает последний вздох, он открыл глаза и слабо улыбнулся.
«Поставьте тысячу франков на скачках в Лоншампе на третий номер, — сказал он неожиданно ясно и живо. А заметив замешательство Михаила, добавил: — Это была просто шутка. Я знаю, что мы не в Париже, а в Вене.
В кабинете Михаил натолкнулся на брюзгливого адъютанта Богдановича. Тот ковырял в носу и всякий раз после внимательного изучения добычи приклеивал ее внизу письменного стола. Он так увлекся этим занятием, что поднял голову только тогда, когда Михаил уже стоял в кабинете.
— Это была довольно долгая аудиенция, — заметил он, развалившись в своем кресле. Во времена Милана ни один лейтенант не позволил бы себе оставаться сидеть в присутствии капитана, если только тот не приказал ему. — Больше двадцати минут.
За долгие часы ожидания, которые Михаил провел в обществе лейтенанта, его неприязнь к нему возросла еще больше, и он резко сказал ему.
— Встаньте, когда Вы разговариваете со старшим по званию.
Богданович криво ухмыльнулся:
— Вы бы не открывали рот так широко, — перед аудиенцией Вы не были таким важным.
Тем не менее он, хотя и нарочито медленно, поднялся из своего кресла.
— Вам бы не мешало как можно скорее связаться с полковником, — сказал Богданович значительно тише. — Он наверняка озабочен тем, как прошла Ваша аудиенция. Я бы на Вашем месте не стал держать его так долго в неведении.
— О каком полковнике Вы говорите? — хрипло спросил Михаил. — Что Вы вообще имеете в виду? — Он безуспешно пытался определить, означает ли гримаса на оттопыренных губах лейтенанта угрозу или ловушку. Передает ли ему лейтенант какое-то известие или провоцирует его наудачу? Принадлежит ли он к заговорщикам или является агентом-провокатором? Вполне возможно, и то и другое.
Лейтенант бросил через открытую дверь взгляд в прихожую. Не увидев там никого, он сказал Михаилу:
— Для Вашего спокойствия: справьтесь обо мне у капитана лейб-гвардии Любы Костича. Вы видели его сегодня утром в офицерском клубе. Он в курсе дела и был только что у полковника Машина в крепости. Шестой пехотный полк празднует сегодня именины своего покровителя, и полковник принимает участие. Лучше поторопитесь — неизвестно, как долго еще он там пробудет.
— Я не понимаю ни единого слова из того, что Вы мне говорите, видимо, Вы еще с самого утра приложились к бутылке.
Лейтенант тихо рассмеялся:
— Отлично, господин капитан. Нужно быть всегда начеку. Но поторопитесь, я же Вам сказал, что Вас ждут.
Михаил собрался уже уйти, он был зол и раздражен. Тут ему пришло в голову, что Лаза его еще не отпускал, и он остановился.
— На случай если генерал Петрович спросит обо мне: я ушел перекусить и вернусь не позже чем через час.
— Пообедайте лучше в «Сербской короне». Тогда Вы сможете рассказать Лазе, что встретили там приятелей, которые взяли Вас с собой на праздник в крепость; там как раз недалеко. Так Вы ничем не рискуете. Лаза — старая лиса. Когда речь идет об Александре и его шлюхе, он чует за версту, как собака. Он брата родного не пожалеет, если придется, только чтобы защитить эту парочку.
— Спасибо за совет, — сдержанно сказал Михаил и пошел к двери. — Можете снова занять свое место.
— Уже сижу, — ответил Богданович из глубины кресла.
2 часа дня
— Ну, наконец-то Вы здесь, — проворчал полковник Машин, увидев Михаила. — Где Вы пропадали? Так Вы ничего не получите от вечернего пирога Славы.
Все собрались во дворе казармы Шестого пехотного полка, Машин был, как и утром, в штатском. Замечание о пироге предназначалось для ушей окружавших их людей, военных и штатских, приглашенных на день именин святого Славы, покровителя полка.
Машин взял Михаила за руку и отвел в сторону.
— Что случилось? — Он, невзирая ни на что, улыбался, но голос его звучал жестко и недоверчиво.
— Я был назначен личным адъютантом короля Александра, — сухо доложил Михаил.
Улыбка исчезла с лица полковника, его глаза сузились и смотрели на Михаила, как дула двуствольного штуцера из охотничьей засады.
— Вы? Адъютантом? Как Вы можете это объяснить?
Михаилу внезапно стало не по себе, рубашка под кителем моментально взмокла от пота.
— Ну, об этом Вам лучше спросить генерала Петровича, господин полковник. Он говорил что-то о примирении между короной и армией.
— Он знает, что Вы были в Женеве?
— Король знает об этом.
Полковник нахмурился.
— Вы, стало быть, и короля видели? И что же он Вам сообщил?
— Он спросил меня, видел ли я принца Петра. Я сказал, что видел.
— Довольно легкомысленно с Вашей стороны.
— Отнюдь. Я сказал, что видел принца Петра в церкви. Этим тема была исчерпана.
— И это было все, о чем он с Вами беседовал?
— Нет.
— О чем же еще?
— Он сообщил, что хочет в ближайшее время открыть медицинскую академию.
Лицо полковника еще более помрачнело.
— Как Вы вообще дошли до этой темы?
— Я упомянул, что вынужден был вследствие давней болезни съездить в Швейцарию, и это стало поводом, чтобы прочесть мне целый доклад о необходимости готовить врачей здесь, дома. Вы же знаете, господин полковник, как он любит себя слушать.
— Уж не хотите ли Вы сказать, что Вас только за тем и вызвали в Конак, чтобы Вы это все слушали? Вы позвонили мне утром в четверть девятого, а сейчас десять минут третьего!
Михаил пожал плечами.
— После этого звонка я явился к генералу Петровичу и вынужден был до половины второго ждать, пока король меня примет.
— Вы сами просили об аудиенции?
Михаилу этот допрос начинал действовать на нервы.
— Нет, это была идея генерала Петровича.
— Вы ждали аудиенции пять часов. А сколько Вы были у короля?
— Вам не кажется, господин полковник, что Вы устроили здесь мне довольно неприятный допрос? — раздраженно спросил Михаил.
— Как долго Вы были у короля? — настаивал Машин.
— Минут десять или четверть часа.
— Вы приехали в Конак в половине девятого и оставались там до двух, значит…
Михаил перебил его:
— В начале девятого я позвонил Вам, около девяти я был в Конаке и ушел оттуда около двух.
