поехали.
Вот и знакомый детский дом на Самарканд-Дарбазе. Взяв Остапа за руку, кузнец направился к директору.
К счастью, директор Назарова оказалась на месте, хотя, судя по застегнутому портфелю на столе, вот-вот собиралась уйти. Выслушав просьбу Махкама-ака, она долго листала большую книгу. Остап сидел на стуле, крепко сцепив руки и не отрывая взгляда от большой книги,— надеялся, что тетя непременно скажет, где его сестренка.
Тщательно просмотрев бумаги, Назарова покачала головой:
—Нет, Лесю Трищенко к нам не привозили.
Остап окончательно пал духом, как-то весь сжался в комок.
Попрощались. Вышли во двор. Махкам-ака принялся успокаивать мальчика:
—Не огорчайся, сынок, не теряй надежды. Послушай, что я вспомнил.
Желая развлечь Остапа, Махкам-ака рассказал историю, происшедшую с ним, когда он впервые пришел в этот детдом на Тахтапуле. Кузнец рассказывал длинно, весело и кончил только тогда, когда они подошли к следующему детдому. И здесь директор так же обстоятельно листал толстую книгу, озабоченно морщил лоб, а под конец сказал:
—У нас Леси Трищенко не было. Попробуйте зайти в двенадцатый.
Они опять двинулись в путь. Махкам-ака попытался занять Остапа новой смешной историей, но и на этот раз не имел успеха: мальчик два раза улыбнулся, но веселее не стал.
—Зайдем-ка, дружок, выпьем чаю,— предложил кузнец и круто повернул к чайхане.
Едва они переступили порог чайханы, началась передача последних известий. Седобородый старик с пиалой в руке уставился в громкоговоритель. Его сосед замер с чайником в руке. Чайханщик, вытирая посуду кончиком перекинутого через плечо полотенца, тоже застыл, не отрывая глаз от репродуктора. У входа торопливо ели женщины в спецовках. Они оставили тарелки, примолкли. На приход Махкама- ака никто не обратил внимания. Кузнец посадил Остапа на низкую деревянную кровать, застланную ковром, уселся рядом с ним.
«После ожесточенных боев наши войска оставили город...» — разносилось по чайхане.
Все сурово молчали. Только одна из женщин громко всхлипнула и заплакала. Все поняли, что город, захваченный врагом, почему-то ей особенно дорог. Может быть, там родилась, училась, а может, и теперь в этом городе жили близкие люди...
Передача окончилась, и репродуктор выключили. Молчание нарушил старик с пиалой в руке.
—Большой кусок захватил, шакал,— сказал он тревожно и вздохнул.
В разных углах чайханы его слова вызвали взволнованные отклики:
—Подавится он, отец! Рано или поздно подавится!
—Города берет, а народ покорить не сможет.
—Пусть никогда не оскудеют наши силы!.. Людей у нас много.
Махкам-ака в разговор не вмешивался. Он развернул поясной платок, высыпал на поднос разломанную лепешку, сушеный урюк.
—Бери, сынок, ешь с урюком. Сытнее будет.— Он налил чаю в пиалу и подал Остапу.
Затем Махкам-ака постучал крышкой о чайник, подозвал чайханщика, принялся угощать его:
—Посидите с нами, отведайте наших гостинцев.
Чайханщик, узнав кузнеца, с удовольствием присел. Махкам-ака подробно рассказал об Остапе, о поисках его сестренки. Потом заговорил чайханщик:
—Уста Парпи с Пасткуча тоже взял ребенка. И еще: помните усатого сапожника, у хауза[45] жил? Он тоже взял, говорят, девочку. Потом... еще учитель, в очках такой, когда- то преподавал на курсах ликбеза. Тоже взял ребенка. Не знаю вот, девочку или мальчика. К нему вам надо бы зайти... Многих он сирот по людям пристроил.
—Спасибо за совет. Авось помогли нам напасть на след. Доедай, сынок, да пойдем,— заторопил Махкам-ака Остапа:
Чайханщик погладил мальчика по голове, подбодрил:
—Найдется твоя сестренка. Не иголка все-таки — человек!
Остапу очень понравился чайханщик, и не только потому, что укрепил его надежду на встречу с сестрой. Ловок он! С тяжелым чайником в руке чайханщик двигался легко, быстро, играючи наливал в чайник кипяток из огромного самовара и к тому же бесшумно появлялся перед посетителями, стоило только постучать крышкой.
Мальчик даже повеселел и, отодвинув от себя пустую пиалу, сказал:
—Очень я наелся. Спасибо.
Взявшись за руки, они пошли на Пасткуча. Но и тут их ожидала неудача: оказалось, что уста Парпи взял мальчика, а не девочку.
Махкам-ака и Остап двинулись дальше, к дому у хауза. Разыскав одностворчатую низенькую калитку, постучали. Вышла женщина средних лет и с ней девочка — дошкольница, в новом платье из атласа. Женщина сочувственно выслушала Махкама-ака и сказала:
—Наша девочка вот она — перед вами... И к учителю бесполезно идти. У него дочь большая, ей не меньше десяти лет.
Махкам-ака задумался.
—Что же нам делать, сынок?
Остап молчал, но в глазах у него уже стояли слезы.
—Пойдем заглянем еще в клуб. Люди говорили, что там тоже разместили детей. А ты не устал? Ведь целый день колесим.
Остап был готов всю ночь напролет ходить по окраинам, лишь бы не прекращать поиски.
Когда Махкам-ака и Остап добрались до клуба, было уже совсем поздно. Темноту разрывали редкие огоньки. На крыльце клуба сидел сторож, низенький и очень толстый, словно обложенный подушками.
—Здравствуйте! Чем могу быть полезен? — вежливо спросил он.
Махкам-ака объяснил, в чем дело.
Сторож близко принял к сердцу чужую беду, заволновался:
—Вот не знаю, как быть... Директора уже нет. С детьми одна воспитательница. Они все спят. Если только мальчик сам посмотрит...
—Это было бы замечательно. Дай аллах вам счастья!
—Что вы, что вы! И не благодарите! Пойдемте поскорее. И пожалуйста, тихонечко... Совсем тихонечко...
На цыпочках вошли в клуб. В просторном зале на плотно составленных койках спали дети. Коек не хватало, и кое-где ребята лежали по двое. В полумраке зала, освещенного одной маленькой лампочкой, Остап, пробираясь между койками, терпеливо заглядывал в лица спящих. Мальчик обошел несколько раз весь зал, но Леси не было.
—Нету,— Остап понурил голову.
Сторожу стало жалко мальчугана, захотелось хоть чем-то помочь ему.
—А были в третьем детдоме? — спросил он у Махкама- ака.
—Были.
—А в шестом?
—И там были.
—А не пробовали искать ее в детдоме на Тахтапуле?
—Мы побывали, пожалуй, во всех детдомах.
—Еще бы на вокзал заглянуть.
—Да, остался только вокзал. Но стоит ли туда ехать ночью? — вслух размышлял Махкам-ака.
—А на вокзале что ночь, что день. Там жизнь никогда не затихает,— резонно возразил сторож.
—Давай, сынок, попробуем на вокзал съездить. Может, повезет нам.
Махкам-ака, прихрамывая от усталости, направился к трамвайной остановке. Остап медленно брел за ним.
Привокзальная площадь и все близлежащие скверы были забиты народом. Люди сидели на
