—Пей, уже остыл.— Мехриниса подала Дзидре пиалу.
Дзидра залпом выпила чай и сразу повеселела. Глаза у нее засияли, на щеках появились ямочки.
—Ну как, доченька, пойдем домой? — Махкам-ака отряхнул пыль с платьица Дзидры.
—Пойдем,— робко согласилась Дзидра, но взгляд ее опять стал настороженным и боязливым.
В это время со двора донесся чей-то голос: «Дзидра! Дзидра!» Девочка подбежала к открытому окну, высунулась по пояс.
—Саша, я здесь! — крикнула она.— Саша, Леша! — Дзидра принялась кому-то махать рукой.
Супруги тоже выглянули в окно и увидели, что через двор к Дзидре бегут два как две капли воды похожие друг на друга мальчика. Удивленные Махкам-ака и Мехриниса переглянулись: в первый момент им показалось, что у них в глазах двоится.
—Это Саша и Леша,— объявила Дзидра, обернувшись.— Они мои друзья.
—Вот как! Очень хорошо,— приветливо заулыбалась Мехриниса. Она поняла теперь, что перед ней близнецы.
—А мы тебя ищем, уже испугались, что потеряли.— Саша и Леша заговорили наперебой, пытаясь влезть на подоконник.— Пошли, что ты здесь стоишь?
Дзидра молчала. Она смотрела то на супругов, то на мальчиков и не знала, что сказать.
—Послушай-ка, Саша,— сказал Махкам-ака, обращаясь к мальчику, вскарабкавшемуся на окно прежде брата.
—Я Леша, а не Саша,— хитровато усмехнулся тот.
—Ну, пусть Леша. Пойдем вместе с Сашей к нам жить, ладно?
Леша повис на подоконнике и с недоумением уставился на незнакомого человека. У него были добрые черные глаза, крупные, сильные руки и широкие плечи.
—Ты что, Дзидра, стала их дочкой, да? — заволновался внизу Саша.— Ты же говорила, что обязательно найдешь маму...
—Если найдет, как будет хорошо! Мы даже поищем ее вместе. Верно, доченька? — Мехриниса наклонилась к Дзидре.
—Обязательно поищем. И наверное найдем,— убежденно сказал Махкам-ака.
—Саша, Леша, пойдемте и правда с нами! Ну, пойдемте,— умоляла Дзидра.
Саша и Леша согласились. Дзидра ринулась к двери, выскочила во двор и поочередно обняла мальчиков.
Радость детей растрогала Мехринису.
—Вот тебе и на, не хватало только твоих слез,— негромко проворчал Махкам-ака, пряча и свои увлажнившиеся глаза.
Они вышли в коридор. Увидев взволнованные лица супругов, Мубаракхон извинилась перед собеседницей и заспешила к ним.
—Ну вот, апа, наша семья пополнилась еще тремя детьми,— сказал кузнец.
У Мубаракхон изумленно взлетели вверх брови.
—Кроме Дзидры, мы нашли еще Хасан-Хусана[60],— объяснила Мехриниса.— Да вон они, у крыльца.
—Разрешите, апа, оставить вас.— Махкам-ака повернулся к Мубаракхон: — Документы их...
—Об этом, пачча, не заботьтесь. Приду к вам, как только чуть освобожусь.
Все попрощались с Мубаракхон и уже собрались идти, как вдруг услышали жалобный оклик: «Апа!» За деревом стоял Ренат. Вид у него был растерянный, робкий.
—Что тебе, Ренат? — спросила Мубаракхон.
—И я хочу пойти с ними,— ответил тот упавшим голосом.
Мехриниса вопросительно посмотрела на мужа. Мубаракхон тоже перевела глаза на кузнеца. Близнецы недоуменно хлопали ресницами. Только смышленая Дзидра с мольбой схватила за руки супругов. Ей стало жаль Рената, и она очень огорчилась бы, если б ему отказали.
—Раз Ренат сам решил идти с нами, значит, так тому и быть,— решил наконец Махкам-ака.
«Ой, справитесь ли вы с ним?» — хотела сказать Мубаракхон, но в присутствии Рената произнести такие слова не решилась.
—Иди-ка сюда.— Мубаракхон взяла Рената за руку, отвела в сторонку и стала что-то внушать ему.
Он слушал покорно, время от времени кивая головой, уши его горели, по лицу расплылись красные пятна. Закончив внушение, Мубаракхон отпустила мальчика.
—Ну, ведите детей, апа! Приду к вам не сегодня завтра.
Последние слова Мубаракхон Ренат воспринял по-своему.
«Придет выяснять, как я веду себя»,— подумал он.
Мехриниса и Махкам-ака шли по улице молча, изредка обмениваясь короткими взглядами. Только они одни могли понять, что говорили эти взгляды: «Снова заботы, заботы, заботы... Но как иначе поступить в такое время!»
Между ними, заняв весь тротуар, шагали четверо. Двое удивительно походили друг на друга, зато между ними и остальными не было ничего общего, и это бросалось в глаза. Прохожие останавливались, почтительно уступали дорогу и потом долго смотрели вслед странному семейству.
«Это тот самый кузнец и его жена. Видно, взяли еще детей»,— говорили друг другу люди.
Махкам-ака как-то уже предупреждал жену:
—Нас теперь все знают, мы у всех на виду, надо вести себя обдуманно, ведь лишиться уважения людей — самый большой позор.
Мехриниса тоже хорошо понимала это. Поэтому, когда супругов приветствовали незнакомые, они отвечали радушно, приветливо, как отвечают людям, которых хорошо знают...
Семья сидела у хантахты за обедом. Вдруг тихо отворилась калитка, и во двор заглянул рослый, худощавый паренек лет четырнадцати-пятнадцати с живыми карими глазами. Первым его заметил Витя. Он привстал и оглянулся вокруг, словно отыскивая палку, чтобы выгнать непрошеного гостя. Но отец строго посмотрел на Витю, и тот снова опустился на место. Скомкав в руке шапку, паренек направился к супе. Не дойдя несколько шагов, он остановился, поздоровался, смущенно опустив голову.
—Я слышал, вы принимаете детей...— сказал он ломающимся баском.
Махкам-ака переглянулся с женой.
—А что ты хотел, сынок? — после некоторого молчания спросил кузнец.
—Возьмите меня, пожалуйста.— Паренек поднял было голову, но, засмущавшись, снова опустил глаза.
Мехриниса оторопела. Витя не выдержал и, задыхаясь, закричал:
—Не надо, не берите! На улице и так смеются, говорят, наш двор стал как детдом.
Махкам-ака бросил на Витю сердитый взгляд. Дети молча ждали ответа отца. Паренек медленно повернулся и пошел обратно к калитке.
—Куда же ты? Как тебя зовут? — остановил его Махкам-ака.
Паренек оглянулся.
—Коля,— ответил он упавшим голосом.
—Иди сюда, Коля, садись,— позвал мальчика Махкам- ака и обернулся к Вите: — Кто говорил тебе эти мерзкие слова?
—Таджи-хола всем говорит. Кудрат, ее сын, тоже...
—Пусть себе говорят. Что ж на это внимание-то обращать? Ведь Коля не будет есть твой хлеб, у него своя хлебная карточка. А если придется нам совсем туго, я стану еще больше работать...— Махкам-ака снова взглянул на Колю.— Садись, сынок, что ж ты стоишь?
—Одежда у меня...— запинаясь, сказал Коля.
—Ничего, ничего, садись, сейчас поешь, а уж потом переоденешься и умоешься. Откуда ты, Коля?
