старался пыжиться, напускать на себя важный и надменный вид с величественными жестами, а в результате выглядел смешным, если не сказать больше – карикатурным. У него были небольшие карие глазки, коротко подстриженные каштановые волосы, а на лоб начесана челка, отчего он походил на разбитного монаха-расстригу. Долго прожив в Цюрихе, он привык носить одежду, по цвету и фасону принятую у швейцарских банкиров: темно-синий костюм английского покроя и бургундские рубашки в полоску, выписанные, видимо, из Парижа от «Шарве», ну и, конечно же, плетеные запонки.
На встречу он приехал с запозданием на целую четверть часа, по всей видимости, намеренно: он был из породы тех парней, которые перечитали все брошюрки и самоучители, растолковывающие, как добиться успеха и влияния, устроить ленч для нужных людей, пустить пыль в глаза и открыть свою контору на людном месте у перекрестка.
Бар «Кронненхалле» всегда набит битком, я с трудом пробирался между столиками в поисках заказанного места. Публика в зале была что надо – сливки местного общества. Кнаппу нравилось вращаться в подобных кругах, и он регулярно ездил кататься на лыжах на модные горные курорты.
– Господи, да что же это с твоими руками? – воскликнул он в недоумении, пожав мне правую перевязанную руку немножко сильнее, чем следовало бы, и заметив, как я поморщился.
– Да это мне маникюр не так сделали, – пошутил я.
Выражение испуга на его лице моментально сменилось на гримасу неудержимой живости и веселья.
– Так ты хочешь сказать, что порезал себе пальцы вовсе не о бумагу, когда с увлечением листал заявления и жалобы клиентов?
Я лишь улыбнулся, хотя меня так и подмывало отмочить какую-нибудь колкость из своего богатого арсенала шуточек и осадить его (адвокаты, занимающиеся корпоративным правом, особенно ранимы и не терпят подковырок, я это знаю по собственному опыту), тем не менее промолчал и не сказал ни слова. В моих правилах всегда помнить, что нудный и скучный собеседник – это такой человек, который болтает и болтает, в то время как вам хотелось бы, чтобы он побольше вас слушал. Ну ладно, Бог с ним, так или иначе, он мигом забыл о моих перевязанных руках и переключился на другие темы. Быстренько покончив со всякими общими предварительными словами, он взял быка за рога:
– Ну а все же, какого черта ты приперся сюда, к нам, в Цюрих?
Я потягивал виски с содовой, а он заказал себе вишневой наливки.
– На этот раз, боюсь, мне придется быть кое в чем осмотрительным, – объяснил я. – Приехал по делам.
– Ага, – многозначительно и понимающе промолвил он.
Без сомнений, кто-нибудь из наших общих знакомых рассказал ему, что я одно время работал в разведке. Может, он даже считал, что моя прошлая работа и обусловила успех на адвокатском поприще (разумеется, он и сам хотел бы быть причастным к разведке). Так или иначе я полагал, что с Кнаппом лучше держаться, напустив туману, нежели выдумывать какую-то легенду, поэтому я решился чуть приоткрыть карты:
– У одного моего клиента здесь осталось наследство, вот он и пытается разыскать его.
– А это что, твоя побочная работа? Халтурка, так сказать?
– Не совсем так. Но, вообще-то, этим делом занимается наша фирма. Больше того, что я уже сказал, разреши мне не говорить.
Он поджал обидчиво губы, усмехнулся, будто и без меня знал уже все, и предложил:
– Ну валяй, послушаем, что тебе надо.
Со всех сторон несся такой неумолчный шум и гам, что всякая попытка уловить голос его мыслей оказалась бы безуспешной. Несколько раз я придвигался и наклонялся к нему, напрягаясь и сосредоточиваясь изо всех сил, но безрезультатно. Оставалось ждать, что он скажет вслух, а это меня как раз и не устраивало. Все слова его были настолько банальны, мелочны и глупы, что о них и говорить не стоило.
– Ну, а что тебе известно насчет золота? – задал я первый вопрос.
– А что тебя конкретно интересует?
– Я следую по следам вклада золота в один из местных банков.
– В какой банк-то?
– Убей – не знаю.
Он лишь иронически фыркнул и пояснил:
– Послушай, бедолага. Здесь официально зарегистрировано четыре сотни банков, да еще, считай, сотен пять филиалов и отделений. А в Швейцарию ежегодно поступают миллионы унций нового золота из Южной Африки и отовсюду. Так что желаю удачи в поисках золотишка.
– Ну, а какой банк самый большой?
– Самый большой банк? Большая тройка – это Анштальт, Ферейн, Гезелльшафт.
– Что за названия?
– Извини, пожалуйста. Анштальтом мы зовем «Креди сюисс», или «Швейцарский кредит». Ферейн – это «Сосьете де банк сюисс» («Швейцарская корпорация банков»). Ну а Гезелльшафт – это «Юнион де банк сюисс», то есть «Объединение швейцарских банков». Так, значит, ты думаешь, что золото помещено в один из этой троицы, а в какой конкретно – не представляешь?
– Во-во, понятия не имею.
– Ну а сколько золота-то?
– Тонны.
– Тонны? – еще одно ироническое хмыканье. – Я очень и очень сомневаюсь. О чем мы говорим? Какой стране принадлежит золотишко-то?
Я лишь в недоумении пожал плечами:
– Да не стране. Процветающей частной компании.
Кнапп лишь протяжно присвистнул. Какая-то блондинка, одетая в узкое светло-зеленое платье, подпоясанная тонким пояском, обернулась на его свист, видимо, подумав, что это он таким образом выразил свое восхищение ее фигурой. Но, разобрав, очевидно, что для этого монаха-расстриги в синем костюме интерес она вряд ли представляет, быстренько отвернулась.
– Итак, в чем тут проблема? – поставил он вопрос, допив вишневку и поманив пальцем официанта, чтобы тот принес еще бокальчик. – Кто-то перепутал или забыл номер счета?
– Ну вот послушай, – начал я подделываться под его манеру разговора, хотя мне это очень не нравилось. – Если в Цюрих прибудет весьма значительная партия золота и ее поместят на хранение под кодовым номером, то куда, скорее всего, поместят?
– В специальные хранилища. Ну а банкам решать такие задачи становится все труднее. Они уже набили свои подвалы золотом и ценностями под завязку, свободных мест больше нет, а муниципальные власти не дают разрешения строить высокие здания, так что им приходится зарываться в землю, словно кротам.
– Стало быть, под Банхофштрассе?
– Во-во, прямо под нее.
– А может, сподручнее перепродавать золото прямо здесь и превращать его в легко реализуемые ценные бумаги или в банкноты? В немецкие марки, швейцарские франки или еще в какую-то твердую валюту?
– Ни в коем случае. Швейцарское правительство панически боится инфляции, поэтому установило предельные суммы, которые иностранцы могут держать в местных банках в форме наличности. Максимальная сумма наличности в иностранной валюте не должна превышать ста тысяч франков.
– Но ведь золото не приносит процента на вклад, верно ведь?
– Само собой разумеется, не приносит, – согласился Кнапп. – Но в Швейцарии ты вообще не найдешь банка, где выплачивают проценты, на которые можно сносно жить-поживать. Обычно ставка устанавливается не более одного процента, а то и вообще ни шиша. А кое-когда даже самому вкладчику приходится платить за то, что банк взял его деньги на сохранение. Я ничуть не шучу. Многие банки удерживают до полутора процентов при выдаче вклада.
– Ну хватит об этом. А теперь вот что скажи: если посмотреть на золото, ведь можно определить его
