Таким образом, в понедельник 14 декабря 1987 года организация «пушинок» прекратила свое существование.
Утром на следующий день Макферсон предпринял еще один шаг, поскольку он опасался, что при полном бездействии со стороны «пушинок» убийства, связанные с Дхофаром, будут продолжаться. В 1983 —1984 годах, работая в канцелярии шерифа Лондона, Макферсон завел много друзей в полиции. И вот теперь он позвонил тому из них, кто занимал самое высокое положение, и попросил о немедленной неофициальной встрече.
В тот же день Макферсон рассказал своему знакомому, что группа лиц, с которыми он некогда познакомился в армии, вскрыла обстоятельства ряда убийств бывших военнослужащих войск специального назначения, однако не смогла определить мотивы этих преступлений. Последним из них стало убийство Мэка в Херефорде; есть основания полагать, что человек, который два дня назад погиб в автомобильной аварии на шоссе А-49,– один из участников этого злодеяния. Больше он, Макферсон, ничего не знает, но нельзя ли заново рассмотреть все четыре дела?
Полицейский начальник перезвонил Макферсону три дня спустя. Никаких сведений об аварии с летальным исходом на А-49 не было.
– Мы просмотрели все три дела, связанные с гибелью людей на территории Великобритании. У нас нет оснований для повторного расследования, если, конечно, не возникнут новые обстоятельства.
Макферсон ожидал подобного ответа, и все же он считал своим долгом попытаться спасти тех, кого избрали своей целью убийцы. На следующей неделе ему позвонила взволнованная Джейн, и он встретился с ней и Спайком в лондонском офисе Основателя. Джейн, разрываясь между своей преданностью движению в целом и личной привязанностью к Блетчли, совершила поступок, о котором ей пришлось горько пожалеть. Пребывая в шоке, вызванном самороспуском Комитета, она по настоянию Блетчли передала ему одну папку, прежде чем приступила к сожжению архивов, которые с такой любовью накапливала и хранила на протяжении многих лет.
Лишь когда Джейн отдала папку Блетчли, она узнала, зачем ему потребовались эти документы. Он задумал написать книгу о том, как «его предприятие» было разрушено Макферсоном и другими, как даже самого Основателя обманом вынудили одобрить опасный, аморальный курс, как чистая и благородная идея погрязла в болоте самоуправства и как он, Блетчли, поспешил порвать со столь возмутительной практикой. Блетчли как черт ладана боялся, что его ревностно взращенная репутация будет запятнана полицейским расследованием и последующей оглаской.
Джейн убеждала его взяться за ум и не пороть горячку, но он окончательно потерял связь с реальностью и наотрез отказался вернуть папку.
– Что за папка? – спросил Макферсон.
– Дело семьдесят седьмого – восемьдесят седьмого годов, смерти, связанные с Дхофаром, – ответила Джейн.
– Вы полагаете, затея с книгой – это серьезно? – спросил Спайк.
– Вряд ли он пошел бы на это, если бы мог отчетливо представлять себе последствия, – ответил Макферсон. – Однако этот человек уже явно не в своем уме. За себя я не боюсь, но мы не можем допустить, чтобы доброе имя Основателя было замарано искаженным и неточным изложением событий, – а ничего другого от Блетчли ждать не приходится. Его измышления, попав в руки какого-нибудь члена парламента, которого меньше всего интересует истина, нанесут огромный вред и заставят забыть о великих заслугах Основателя перед родиной.
– Что же нам делать? – спросил Спайк.
– Я приватно обращусь за советом к лучшему специалисту по делам о клевете Питеру Картеру-Раку. Надеюсь, такую книгу можно запретить под каким-нибудь юридическим предлогом. Буду держать вас в курсе, однако есть еще одна причина, которая, возможно, не позволит Блетчли написать ни эту книгу, ни любую другую. – Макферсон вручил Спайку лист бумаги с машинописным текстом. – Прежде чем вы ознакомитесь с этим, позвольте рассказать кое-что о прошлом Блетчли. Его родители погибли в железнодорожной катастрофе в начале двадцатых, после чего он был усыновлен. Окончив академию в Сандхерсте, Блетчли в тридцать восьмом поступил в стрелковый полк и в начале сороковых участвовал в боевых действиях против итальянцев Африке. Он был одним из немногих офицеров с опытом войны в пустыне, переведенных в Каир, в главный штаб, и во многом благодаря его усилиям чаша весов в противостоянии с Роммелем склонилась в нашу пользу. После окончания войны Блетчли ожидало понижение из подполковников в капитаны, поэтому он оставил военную службу и стал бухгалтером.
– Долгий путь до его нынешнего блестящего положения в Сити, – заметил Спайк.
– Совершенно верно, – согласился Макферсон. – Однако Блетчли верно выбрал время для смены профессии, и на волне послевоенного экономического бума он вскоре стал финансовым директором одной независимой компании. Он никогда не оглядывался назад и удалился на покой в семьдесят втором в возрасте пятидесяти пяти лет, чтобы получить места в правлении многочисленных фондов и благотворительных организаций. До тех пор пока не дала о себе знать его болезнь, им все восторгались. Блетчли был идеальным председателем: авторитетным, дотошным и надежным, бесспорно умным и обладающим массой влиятельных друзей.
– Что за проблемы у него со здоровьем? – спросил Спайк. – Кто-нибудь знает?
Макферсон кивнул на бумагу, которую дал Спайку.
– Прочтите сами, – сказал он. – Если я прав, а все симптомы налицо, то первые признаки заболевания проявились в начале семидесятых. Речь идет о воздействии на головной мозг; физические признаки стали заметны только в прошлом году. Этот краткий документ подготовил мой знакомый, профессор медицинского факультета Эдинбургского университета.
Спайк прочитал вслух:
– В тысяча восемьсот семьдесят втором году американский врач Джордж Гентингтон впервые описал заболевание, которое назвал «наследственной хореей» («хорея» по-гречески означает «танец»). Гентингтон объяснил: «Этот недуг ограничивается несколькими семействами и передается из поколения в поколение, начиная с глубокого прошлого. Те, чья кровь заражена семенами болезни, говорят о ней с ужасом. В настоящее время заболевание изучено значительно лучше, и определенные лекарства способны существенно замедлить его смертоносное течение, однако оно до сих пор считается неизлечимым. В мире ему подвержен один из каждых двадцати тысяч человек.
Двадцать или даже сорок лет могут отделять первые незаметные перемены в поведении, сигнализирующие о начале болезни, от хронического умственного и физического расстройства до смерти, как правило, из-за удушья во время еды.
Болезнь способна поразить в любом возрасте, и если первые признаки начинаются только после пятидесяти лет, жертва еще в течение длительного периода может продолжать заниматься умственной деятельностью, при условии, что эта деятельность для нее привычна.
Если больны один или оба родителя, то рано или поздно болезнь проявится и у одного или нескольких детей. Поскольку человек может выглядеть здоровым до среднего возраста, вполне вероятно, что он успеет завести семью и заразить новые поколения.
Как только болезнь впервые проявляет себя, разложение личности, хотя и незаметное при повседневном общении, становится необратимым. Иногда больной не испытывает физических проблем на протяжении нескольких лет, однако тем временем его головной мозг подвергается невидимому разрушению. Друзья и родственники с ужасом и болью наблюдают за переменами. Распадаются семьи. Рано или поздно определенные мышцы начинают непроизвольно сокращаться, постепенно это распространяется на все тело, и в конце концов все до одного мускулы дергаются спазматически, как конечности у марионетки».
– К счастью, – заметил Макферсон, – Блетчли так и не женился.
– Бедняга, – пробормотал Спайк. – Никому не пожелал бы таких ужасов.
– Но он еще может написать книгу, – сказал Макферсон. – Есть вероятность, что у него еще несколько лет будет частичная ясность ума.
Глава 44
Через одиннадцать лет после встречи с шейхом Амром де Вилльерс в декабре 1987 года вернулся в Дубай, чтобы получить у его сына Бахайта последнюю выплату в размере двух миллионов
