поэтому рассказал лишь о глупой выходке Сэнди и Алекса, о разорванных штанах Сэнди и ярости мистера Казенса.
– Что было потом?
– Лейтенант Казенс приказал Алекс… гардемарину Тамарову занять место мистера Уилски. Миссис Дагалоу вызвалась полететь вместо него.
– Вы уверены, что мистер Казенс не приказал Дагалоу отправиться в полет?
– Абсолютно уверен, сэр.
Пилот Хейнц прочистил горло:
– Так, может быть, мистер Тамаров предложил лейтенанту Дагалоу его заменить?
– О Господи, конечно же нет! – Я сглотнул, понимая, что сморозил глупость. И все же вопрос был абсурдным. Предложи гардемарин нечто подобное лейтенанту – он потом не смог бы неделю сидеть. Это в лучшем случае. Такое предположение было так же неуместно, как… как и мой ответ. Я попал впросак. – Виноват, сэр.
Макэндрюс говорил ледяным тоном, однако, проигнорировав мою дерзость, буквально засыпал меня вопросами о моих посещениях ангара, а также о расписании вахт на капитанском мостике.
– Так я и был на мостике, сэр. Это случилось до моей вахты. Я помогал одевать пассажиров.
Пилот молитвенно сложил ладони:
– Но кто вам велел помогать?
– Никто, сэр.
– Зачем же вы это делали?
– Хотел быть полезным, сэр. – Я покраснел, чувствуя, что спорол еще одну глупость.
– То есть решили заняться не своим делом, вместо того чтобы отправиться на пост?
– Нет, сэр, я… Да, сэр. – Я не нашелся, что сказать, и замолчал.
Комиссии было от чего прийти в отчаяние. Двигатели, работающие на гидрозине, так просто не перегреваются. Но если бы даже это случилось, экипаж баркаса способен был убрать газ буквально за несколько секунд, не дав двигателям достичь критической температуры. Всякое, конечно, случается, но нельзя не тревожиться, если неизвестна причина. Стоило бросить взгляд на зияющую в корпусе «Селестины» рану, чтобы это понять.
Главный инженер посмотрел на доктора Убуру, потом предложил пилоту задать очередной вопрос. Оба покачали головами.
– Мистер Сифорт, вы, кажется, недолюбливали мистера Казенса?
Моя форма насквозь промокла от пота. В горле пересохло. Признаться в своей антипатии к Казенсу значило погубить себя, но выхода не было! Я выпрямился, стиснул зубы:
– Да, сэр.
Макэндрюс был беспощаден и заставил меня объяснить почему. Я попытался это сделать, чувствуя, как горят от стыда уши.
Наконец меня отпустили. В полном изнеможении я опустился на стул, не в силах унять бившую меня дрожь.
В двери появился главный старшина корабельной полиции.
– Мистер Хольцер.
С отсутствующим видом Вакс отправился на инквизицию.
Расследование продолжалось.
Мы все еще не вошли в синтез, и, несмотря на суматоху, судном и командой надо было управлять. Сэнди отпустили с гауптвахты, но нам все равно не хватало рабочих рук. Через четыре часа после допроса, невыспавшийся и издерганный, я появился на мостике, чтобы заступить на вахту.
Когда я постучал, командир Мальстрем повернул камеру, открыл люк и указал на стул.
Прошла половина дежурства, прежде чем он нарушил молчание:
– Они что-нибудь выяснили?
Я понял, кого он имел в виду.
– Насколько мне известно, нет, сэр.
– Надо найти причину. Это не могло просто так случиться.
– Да, сэр. – Это единственное, что мог я ему сказать. Харви, моего друга, больше не было. Я видел перед собой командира во всем его величии, а сам оставался всего-навсего гардемарином.
6
Даже на таком большом корабле, как «Гиберния», любые самые невероятные слухи распространяются со скоростью света. Не прошло и нескольких минут, как все уже знали, что по настоянию главного инженера комитет рассмотрит дела всех матросов, посылавшихся на капитанскую мачту с того момента, как мы покинули порт. Это не составляло особого труда. «Гиберния», в общем-то, была судном благополучным, и офицеры почти всегда могли решить с матросами любую проблему.
Вакс ушел на вахту. Я валялся на койке, радуясь, что Алекс не слушает свою бьющую по мозгам музыку, когда ворвался Сэнди Уилски. Он буквально кипел от возмущения:
