– Нас никто не отправлял в отставку. «Дерзкий» по-прежнему в строю, – не сдавался я. – У нас есть надежда добраться до дома.
– Если лететь с такой скоростью, вряд ли кто-нибудь доживет до возвращения. Неужели не понимаете? Людям надо создать человеческие условия, не сталкивать их лбами друг с другом, не держать в постоянном страхе, не подвергать стрессам. Короче, не делать того, что постоянно делаете вы.
– Миссис Ривс, мой долг не в том, чтобы создавать те или иные условия. Я обязан поддерживать на корабле воинскую дисциплину и армейский порядок.
– Вы уверены, что выполняете долг, о котором говорите?
– Уверен, – ответил я, не понимая, к чему она клонит. – По крайней мере стараюсь.
– Тогда почему вы и ваш помощник, этот мальчик, стали носить при себе оружие?
– Дело в том, что обстановка несколько обострилась. Видите ли, я боюсь…
– Ага!
Чертова старуха! Опять меня перебила. Едва сдерживая гнев, я забарабанил пальцами по столу.
– Мне понятна ваша тревога, мадам, но вы не вправе вмешиваться в мои дела.
– Господь с вами, молодой человек. Я не вмешиваюсь, только помогаю вам разглядеть зреющие плоды трудов ваших.
– И что же это за плоды?
– Вас свергнут. Возможно, просто убьют. А потом создадут мало-мальски приемлемые для жизни условия. – В наступившей тишине было слышно даже наше дыхание. – Знаете, людьми можно руководить, пока они этого хотят, – заговорила она наконец.
Мне стало вдруг любопытно.
– Вы по образованию историк?
– Психолог, – лукаво усмехнулась она. – Я умею убеждать людей, но с вами почему-то не получается.
– По крайней мере, вы дали мне пищу для размышлений, – улыбнулся я. Обстановка несколько разрядилась. – Возможно, вы правы. Члены экипажа не желают до конца дней своих подчиняться армейской дисциплине. Но я связан присягой. И обязан действовать по уставу, то есть поддерживать воинскую дисциплину. В этом я поклялся Правительству.
– Присяга и уставы – дело, безусловно, святое. Но нельзя следовать только букве закона в ущерб здравому смыслу. Главное – дух закона, а он обязывает вас поддерживать на корабле такой порядок, при котором могли бы выжить и пассажиры, и экипаж. Но что толковать о порядке, если вас свергнут или убьют? Об этом вы думали?
– Присяга для меня превыше всего. Остальное второстепенно.
– Молодой человек, вы уперлись и дальше своего носа не видите. Оглянитесь вокруг, взгляните на вещи шире, иначе зайдете в тупик.
– Да, я уперся. И не желаю ничего видеть.
– А что будет с людьми? – Она наклонилась ко мне, опершись на трость. – Присяга присягой, но сейчас речь идет о жизни людей на борту корабля. Некоторые совсем молоды и могут дожить до того счастливого дня, когда нас найдет спасательный корабль или же мы долетим до Земли. Не губите их.
Я закрыл глаза и задумался. Возразить было нечего.
– Что же я должен, по-вашему, сделать?
– Не надо жестокой муштры, насилия, телесных наказаний. Не мучайте матросов, относитесь к ним почти так же, как к пассажирам.
– И к чему это приведет?
– Вы сами знаете. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Многим из нас придется провести на корабле всю оставшуюся жизнь. Мы ничего не хотим, только покоя и мира.
Я задумчиво смотрел в пол. Мне показалось, будто Аманда сзади тронула меня за плечо и тут же растворилась.
– Мир? Я не знаю, что это такое. Я видел мир, но не жил в нем. Я не штатский человек и не умею строить мирную жизнь.
– Мир хрупок, – согласилась миссис Ривс. Наступило молчание.
Миссис Ривс права. Ежедневная муштра и железная дисциплина делают жизнь невыносимой. Не надо бесконечных учений, проверок. Необходимо относиться к людям по-дружески. Может быть, даже избрать корабельное правительство.
– Спасибо, что зашли, поговорили со мной, – сказал я, выйдя из глубокой задумчивости и подняв на нее глаза. – Я попробую…
В этот момент завыла сирена. Из настенного динамика донесся испуганный голос Филипа:
– Командир! Срочно на мостик! Тревога! Всем занять боевые посты!
Миссис Ривс с удивительным проворством вскочила на ноги.
– Пойду к себе…
– Нет! – крикнул я, натягивая китель. – Коридорные двери вот-вот закроются. Оставайтесь здесь! – Я выскочил из каюты и помчался на мостик.
