Долгие минуты под целительными струями теплой воды немного облегчили душевную боль, ослабили нервное напряжение. Я вытерся насухо, обмотался полотенцем вместо трусов, лег на кровать. Как жить? Жениться мне, конечно, нельзя, до конца дней своих останусь холостяком. Отдам все силы службе. Завтра вольюсь в экипаж «Хельсинки», корабельная жизнь с ее многочисленными заботами и обязанностями поможет забыть о женщинах.
Спать не хотелось, я решил молиться до утра. Может быть, Господь услышит меня, умиротворит истерзанную душу?
Кто-то постучался в дверь, но я не открывал. Началась новая жизнь, отныне я буду нелюдим, чтоб никто не догадался о моем пороке.
Стук в дверь усиливался.
– Никки! Открой! Это я.
Черт бы тебя побрал, Арлина! Как не вовремя ты пришла!
Я зарылся в подушку. Побарабанив в дверь, Арлина ушла. Я остался наедине с тяжкими воспоминаниями о Линетте. Как приговор, в ушах звенели ее слова: «Онанист! Гомик. Попробуй с мужчинами!» Я достал из сумки Библию, листал знакомые страницы. Прости, отец. Я никчемный, презренный, глупый.
Сын мой! Храни заповедь отца твоего… ибо заповедь – светильник… чтобы остерегать тебя от негодной женщины, от льстивого языка чужой…
Пожалуйста, Господи. Каюсь. Сделай так, чтоб я забыл весь этот ужас.
Потому что из-за жены блудной обнищевают до куска хлеба.
Я закрыл Библию. До куска хлеба. Ради похоти я отдал почти все деньги.
Снова стук в дверь.
– Никки!
Я тяжко вздохнул. Арлина стучалась несколько минут, пока я не ответил:
– Не сейчас, Арлина.
– Я на минутку!
Тихо ругаясь, я открыл дверь.
– Что надо?
– Забавная униформа. – Источая запах вина, Арлина с ухмылкой смотрела на полотенце, обмотанное вокруг моих чресел. Глаза ее возбужденно блестели. – Болит голова?
– Ради Бога, Арлина! Быстрей говори, зачем пришла, и уходи!
– Придурок! Я пришла попрощаться. Что вылупился? Ну, прибалдела от вина. Скидывай полотенце!
– Глупая сука!
Она влепила мне звонкую пощечину.
– Дурак ты, Никки! Козел! Ненавижу! – Арлина гордо удалилась.
Я расхаживал по комнате, потирая горящее лицо, проклиная всех баб. Почему они меня оскорбляют? Со злости я отфутболил оказавшийся на пути стул, чуть не сломав на ноге пальцы, бросился на кровать, выключил свет. Болело все: и лицо, и нога, и душа. Какой я несчастный, оскорбленный, униженный!
Казалось, прошли недели. Я встал, включил свет. Но я провалялся всего лишь час.
Черт бы тебя побрал, Арлина! Даже ты оскорбила меня! А может быть, я сам виноват? Не мудрено потерять голову в самый горький день своей жизни.
Нет, самый горький день не сегодня. Это было тогда на стадионе, когда я долго-долго стоял на коленях на холодной траве подле трупа друга.
– Ой, Никки, какой ты мужественный!
– Заткнись, Джейсон, ты мертв. Конечно, мне не хватает тебя, но лучше не приставай ко мне.
– Ладно. – Образ Джейсона растворился.
– Нет, Джейсон! Не уходи! Тишина.
– Прости, я не хотел обидеть.
– Ты кому говоришь? Ей или мне?
– Тебе. Нет, ей. Вернее, обоим. Тишина.
Я оделся, вышел в коридор. В какой комнате живет Арлина? Забыл! Что за жизнь! Сплошные сложности!
Пришлось спуститься к вахтеру, долго втолковывать ему, зачем мне нужно зайти к гардемарину Сандерс. Наконец, вахтер соизволил назвать номер, и я потащился по другой лестнице вверх. Конечно, сам виноват, я первый ее оскорбил. Надо извиниться.
– Арлина! – Я долго стучал, но за дверью не слышалось ни шороха. – Арлина, прости меня! Я и в самом деле дурак! – Что я плету? Совсем одурел!
Я поплелся обратно, ничего не видя перед собой, и вдруг на кого-то наткнулся.
– Простите… Арлина?!
