скандала попал за решетку или чтобы Пагель удрал, а старик лопнул от злости. И то и другое было заманчиво!
— Увидишь, завтра утром хватятся, а его и след простыл! — говорили одни.
— Ну и ну! — изумлялись другие. — Вот это — ловкач, его даже старику не изловить! Самый пронырливый из всех, кого мы здесь видели.
— Вот именно. А раз он ловкач, так завтра же утром даст тягу.
Так и вышло.
В семь часов вечера Пагель с тяжелым вздохом захлопнул свои книги: никакого толку!
Прежде чем выключить свет, он еще раз окинул взглядом контору, взглянул на несгораемую кассу с арабесками, на некрашеную деревянную полку с документами и комплектами 'Областных ведомостей'. Пишущая машинка прикрыта, сколько писем он написал на ней матери — для Петры.
'Завтра я отсюда вылечу, — уныло думал Пагель. — Не очень-то веселый конец — ведь я, в общем, с любовью выполнял свою работу. Приятнее было бы, если бы завтра мне сказали: 'Спасибо, господин Пагель, вы отлично справились!' Вместо этого тайный советник будет кричать, грозить полицией и судом!'
Он выключил свет, запер дверь, сунул ключ в карман и пошел на виллу. Темно — хоть глаз выколи. Для конца ноября воздух удивительно мягкий. Безветренная, но сырая погода.
'Раздолье для гриппа!' — подумал Пагель. Доктор рассказывал ему, что люди мрут как мухи, и молодые и старики. Сказывается долгое недоедание сначала война, потом инфляция… 'Несчастные, — думал Пагель. — Будет ли лучше хоть теперь, при новых деньгах?'
На вилле уже ждала Аманда с ужином и тысячей сплетен, которые она слышала от баб.
— Подумайте, господин Пагель, что они наплели! Вы были заодно с Зофи, а что лесничий умер у вас, это вы подстроили, чтобы он никому ничего не сказал.
— Ах, Аманда, — скучающим голосом сказал Пагель. — Все это так глупо и грязно. Расскажите лучше что-нибудь приятное, допустим, из времен вашей юности?
— Что-нибудь приятное? Из времен моей юности? — повторила озадаченная Аманда и уже собиралась рассказать ему, что было с ней в юности…
Но тут раздался звонок, и они, точно пойманные преступники, обменялись взглядом через накрытый к ужину стол.
— Неужто тайный советник? — прошептала Аманда.
— Глупости! — сказал Пагель. — Еще и половины восьмого нет, что-нибудь случилось на конюшне. Откройте, Аманда.
Но он не вытерпел, отправился следом за ней и вошел в переднюю как раз тогда, когда какой-то человек оттолкнул в сторону энергично протестовавшую Аманду. Этот плотный, грубо сколоченный человек был в черном котелке, в его облике было что-то бычье, и взгляд его, холодный, ледяной, незабываемый взгляд впился в Пагеля.
— Мне надо с вами поговорить, — сказал толстый сыщик. — Но ушлите эту женщину. Заткни-ка пасть, ты, дура!
— Подождите в передней, Аманда, — попросил ее Пагель. — Пожалуйте. — И он пошел с сильно бьющимся сердцем в столовую впереди гостя.
Человек бросил взгляд на стол с двумя приборами, затем перевел его на Пагеля.
— Это ваша возлюбленная? — спросил он.
— Нет, — сказал Пагель. — Это бывшая подруга управляющего Мейера. Но хорошая девушка.
— Вот еще мерзавец, которого мне хотелось бы сцапать, — сказал толстяк и сел за стол. — Бросьте возиться, не ставьте другого прибора. Я голоден и должен тотчас же ехать дальше. Расскажите, что здесь произошло, почему уехала ваша барыня и почему вы живете здесь на вилле — все. Коротко, сжато, ясно.
Толстяк ел, как должен есть такой человек: поспешно, ничего не разбирая, жадно. Пагель рассказывал, будто так и быть должно…
— Значит, она все-таки сдрейфила, ваша барыня? Что ж, этого я и ожидал, — заметил толстяк. — Дайте мне сигарету. Вы догадались, что это я звонил вам сегодня днем?
— Так я и думал, — сказал Пагель. — А?..
— И вы остались здесь один расхлебывать эту кашу? Покажите-ка мне обе бумажки, которые дала вам фрау фон Праквиц.
Пагель показал.
Толстый сыщик прочел их.
— В порядке, — одобрил он. — Вы только забыли обеспечить себя насчет сделок, совершенных после ее отъезда.
— Черт! — сказал Пагель.
— Ничего, — сказал сыщик. — Это дело поправимое.
— Но ведь тайный советник приезжает сегодня вечером.
— Тайного советника вы не увидите. Поедете сейчас же в Берлин. Заставьте фрау фон Праквиц еще сегодня ночью написать, что она не возражает против ваших последних сделок. Сегодня же ночью. Обещаете? Такими вещами не шутят.
— У вас есть известие о фройляйн Виолете? — спросил Пагель.
— Сидит внизу в машине! — сказал толстяк.
— Что? — крикнул Пагель, весь дрожа, и вскочил с места. — Что? Я тут сижу, а она ждет?
— Спокойно! — сказал толстяк и положил руку ему на плечо, точно взял его в железные тиски. — Спокойно, молодой человек!
Пагель с яростью взглянул на него, пытаясь высвободиться.
— Я сказал вам не всю правду. В машине сидит то, что осталось от вашей фройляйн Виолеты.
Он посмотрел на Пагеля своим ледяным взглядом.
— Уж не знаю, — мрачно продолжал сыщик, — оказал ли я матери услугу тем, что привез ей дочь. Да я и не искал ее специально. Но многое узнаешь, когда бродишь по стране, как я. Старые сослуживцы все еще считают меня своим, хотя начальство и знать меня не хочет. Случайно она оказалась на моем пути. Что мне теперь с ней делать? Отвезите ее сейчас же, в машине… Охота вам здесь дожидаться, чтобы старый хрыч на вас рычал! Прочь отсюда!
— Да… — сказал Пагель задумчиво.
— Возьмите с собой толстуху, которая ждет в передней. Хотя бы для того, чтобы во время поездки с вами была женщина и чтобы никто не мог еще что-нибудь наклепать на вас.
— Хорошо, — сказал Пагель.
— Не говорите с ней слишком ласково или слишком сурово. Только самое необходимое: 'Садись сюда. — Ешь. — Ложись спать!' Она покорна, как овечка. Ни намека на волю не осталось. Говорите ей ты и не называйте Виолетой, — она пугается.
Шепотом:
— Он называл ее не иначе как шлюхой.
— Перестаньте! — крикнул Пагель и тихонько спросил: — А он?..
— Он?.. Кто? О ком вы говорите?! — крикнул толстяк и так ударил по плечу Пагеля, что тот пошатнулся. — Вот и все, — сказал он спокойнее, — и ни слова больше! Ни слова! Уложите свои пожитки, можете воспользоваться машиной, которая стоит внизу. До Франкфурта я доеду с вами. И еще вопрос, молодой человек. Деньги у вас есть?
— Да, — сказал Пагель. В первый раз за последнее время он охотно признавался в этом.
— Я истратил восемьдесят две марки, верните их мне. Благодарю. Я не дам вам квитанции. У меня нет больше имени, которым я мог бы подписаться. Но если фрау фон Праквиц спросит, скажите, что мне пришлось одеть ее во все новое — она была в лохмотьях. А затем — кой-какие путевые издержки. Ну, а теперь в дорогу! Укладывайтесь, и пусть толстуха пошевеливается — через полчаса я буду ждать с машиной, на дороге к лесу, метрах в ста отсюда. Надо уехать как можно незаметнее.
— А нельзя ли мне сейчас повидаться с фройляйн Виолетой?
