другому. Конечно, мужчина из племени кукукуку способен возжелать девушку, увидев ее неприкрытый затылок. Но в таком случае он может либо «купить» ее и взять в жены (так, во всяком случае, мы назвали бы эту сделку), либо испросить разрешение приобрести себе женщину на какой-то срок. Обычно это кто- нибудь из пленниц, отбитых во время набегов. Прибегают мужчины, как я уже говорил, и к насилию, когда им удается попасть во вражеский стан. Но тот, кто полагает, что в глубинных районах Новой Гвинеи молодые люди парочками любуются луной, более чем наивен.
Среди кукукуку и других племен существует такой обычай: каждому мужчине, который приходит в деревню как друг, предлагают наряду с клубнями таро молодую женщину. Выглядит это так. Женщина подходит к гостю, садится перед ним на корточки и, медленно поворачиваясь к нему спиной, на мгновение обнажает затылок. Если она ему приглянется, он заночует в ее хижине, если нет — устроится на ночлег в мужском доме. Это так же обыденно, как, например, у нас в Скандинавии вопрос, который задает портье приезжему в гостинице: «Вам номер с ванной?»
Быть может, читателю покажется, что я уделил этим вопросам излишне много внимания. Мне они показались не просто любопытными и полнее раскрывающими образ жизни незнакомых народов. Должен признаться, что мной руководило и желание в какой-то степени раскрыть самого себя — по-моему, это вполне естественно, когда пишешь воспоминания о путешествиях и обо всем, что с ними связано. Я отчетливо понимал, что То-юн хотел женить меня на своей дочери не только с целью выманить последние из имевшихся у меня товаров, но и чтобы удержать меня от возвращения в цивилизованный мир. Ему надо было, чтобы Кавинджа родила сына, который в этих краях будет не менее желанным, чем в Скандинавии наследник короля. Мне же приходилось ломать комедию; впрочем, это я уже не раз проделывал и прежде, в ожидании благоприятного момента, чтобы улизнуть.
Однако избежать посещения хижины, где находятся «нечистые» женщины, мне не удалось. В определенные дни месяца в этом помещении собираются женщины, чтобы переждать там менструальный период. Доступ туда имеют только так называемые свободные женщины. Рабыни в это время вынуждены скрываться в джунглях. Если в мужском доме хранятся черепа, а иногда и мумии особо уважаемых воинов деревни, то в «нечистой» хижине таким фетишем служит мумифицированное тело женщины, отличавшейся особой плодовитостью. Его пребывание там — знак того, что хотя бы в этом отношении женщины племени играют известную роль в обществе. Вступающий в брак мужчина вместе со своей избранницей входит, вернее, вползает в хижину и целует низ живота мумии.
За свою долгую жизнь путешественника я повидал всякое и к разного рода церемониям отношусь с известной долей иронии — будь то званые коктейли у меня на родине, питье опьяняющей кавы из общей чаши на островах Южных морей или целование женской мумии в глубинных районах Новой Гвинеи. Во всем этом есть авантюрный элемент, придающий путешествию и новизну впечатлений, и сопричастность к обрядности, и азарт, особенно в опасных ситуациях. Что такое «искатель приключений»? Мы не раз пытались дать этому понятию точное определение в своем клубе и, насколько я могу судить, не нашли однозначного ответа. Как мне кажется, среди прочего важное значение имеет возможность насладиться необычностью происходящего, в центре которого ты оказываешься, и незнание того, сумеешь ли ты выйти из этих перипетий живым. Если сможешь, значит, ты истинный искатель приключений, притом удачливый.
Ко мне судьба не так благосклонна, потому что в особенно опасных ситуациях я испытываю чувство страха. Когда я на четвереньках вползал в хижину «нечистых», чтобы прикоснуться к священной для кукукуку реликвии, мне было страшно: ведь если после этой церемонии я не смогу подарить сына молодой женщине, которая следует за мной и по такому торжественному случаю вся вымазана жиром, то меня убьют и свой бренный путь я закончу в земляной печи. Но даже мысль об этом не смогла полностью заглушить во мне азарта: это ли не памятный момент в жизни писателя-путешественника?!
Глава одиннадцатая
Какао по вечерам. — Экспедиции удается скрыться. — На северо-запад по незнакомым местам. Ливень преграждает путь преследователям. — Висячий мост через реку Иагита
Каждый вечер То-юн и я торжественно выпиваем по чашке какао. Как-то раз я решил расширить круг участников этой церемонии и пригласил четырех его приближенных. Очевидно, именно благодаря этому обстоятельству я теперь имею возможность писать. Не то не миновать мне было печи. И не только мне, но и Джону, а также моему переводчику с языка моту Амбути и его доброму другу Сомане, повару нашей экспедиции.
После того как состоялась «помолвка» — не могу придумать иного слова — в хижине, где мне пришлось поцеловать живот мумии, То-юн с новой силой стал настаивать на том, чтобы я женился на Кавиндже. Более того, он требовал, чтобы я произвел на свет наследника и стал владыкой над половиной земель племени. Если откажусь, меня и моих спутников ждет смерть! Отсюда до Меньямьи не менее десяти дней пути; провожатых То-юн нам не дает. Помощи извне ждать не приходится: передатчик не работает, я не могу связаться с пилотом. А в Меньямье никто и не подумает, что с нами что-то стряслось, я мог пойти иным маршрутом и выйти к другому патрульному посту. Так что пройдет не меньше трех-четырех месяцев, прежде чем заподозрят неладное и организуют поиски. И если То-юн всерьез намерен осуществить свою угрозу, ему вряд ли следует особо бояться какого-нибудь патруля — он принадлежит к племени, которое нередко уходит далеко в горы, где его никто не может выследить.
Что и говорить, положение не из приятных. Но долгие годы путешествий научили меня не отчаиваться. Подчас самые неожиданные события могут круто изменить, казалось бы, безвыходную ситуацию. На сей раз спасение пришло в виде пяти чашек какао.
Совместное ежевечернее питье какао способствовало установлению определенных дипломатических отношений между То-юном и мною. Если в течение дня у нас и возникали кое-какие разногласия, то решение их отодвигалось именно на вечер. Насколько я мог судить, То-юн воспринимал эту церемонию как своего рода приобщение к миру белого человека, которое возвышало его в собственных глазах. Между тем в самой церемонии не было ничего мудреного: я заливал молочный порошок и какао кипятком, размешивал смесь, протягивал одну кружку То-юну, другую брал себе, и, усевшись около палатки, мы наслаждались горячим душистым напитком. Переводчики предпочитали пить кофе.
Но в тот вечер я решил поднять праздничное настроение и обратился к То-юну со следующими словами:
— Всем нам будет приятно, о биг килл-килл-феллоу (на пиджин — «великий убийца»), если сегодня не только ты, но и твои замечательные воины понаслаждаются этим ободряющим напитком.
Я прошу, чтобы переводчики подчеркнули, как это важно — ведь приближается время свадебного пира.
Не надо быть психологом, чтобы заметить, какое благоприятное впечатление произвело мое галантное приглашение на людей, перед которыми самые жестокие мафиози кажутся плаксивыми мальчишками. Пировать так пировать! По правде говоря, мои запасы какао были почти на исходе, тем не менее широким жестом я развел в палатке шесть кружек дымящегося напитка. В пять из них добавил несколько таблеток сильнодействующего снотворного. Я не сомневался, что, осушив кружки, вождь и его приближенные не скоро придут в себя. Мой лагерь в двухстах метрах от деревни, где находятся остальные воины, но они вряд ли осмелятся выступить без санкции и участия То-юна или кого-нибудь из телохранителей. Собаки же к нам привыкли и больше на нас не лают.
Причмокивая от удовольствия, цвет деревенского воинства наслаждается какао. Через некоторое время я показываю знаком, что мы намерены ложиться спать. То-юну и в голову не пришло выставить караул вокруг лагеря, он исключал всякую возможность побега: проводников у нас нет, а чтобы из владений его клана добраться до племен к востоку от реки Таури, на которые не распространяется его власть и которые, быть может, снабдят нас провожатыми для дальнейшего пути до Меньямьи, требуется не меньше
