— Не надо, Тристен, — взмолилась я, увидев, что рука его замерла. Рюкзак соскочил с плеча и с тяжелым стуком упал на пол, я подошла к нему: — Прошу тебя. Давай сначала поговорим.
— Как ты вообще сюда вошла? — смущенно спросил он, крепко держа наполненную до краев колбу за горлышко. Тристен посмотрел на дверь: — Я же ее закрыл...
— А я открыла, — сказала я, раскрыв ладонь и продемонстрировав ему скрепку. — Как ты меня учил.
— Черт!.. — простонал Тристен. — Зря я это сделал...
— Тристен, так что там? — я подошла еще ближе, боясь, что он прямо сейчас выльет содержимое колбы себе в рот и я не успею до него добежать. — Что в растворе? Какая там примесь?
Он не ответил.
— Джилл, тебе лучше уйти.
У меня в животе похолодело.
— Тристен... что в нем?
Он все равно промолчал, но поставил колбу, вышел из-за стола и твердо взял меня за плечи.
— Джилл, — повторил он, пристально глядя мне в глаза, — тебе действительно лучше уйти.
И тогда я поняла, что раствор, который Тристен Хайд собрался выпить, не просто токсичен, а, скорее всего, смертельно опасен. Но он не казался напуганным. Наоборот, он выглядел решительно, и эта самоотверженность дала мне понять больше, чем сказало бы выражение явного ужаса. Я узнала этот взгляд: он был таким же, как в тот день, когда Тристен впервые попросил меня помочь ему с этим опытом. И когда он пообещал покончить с собой, если питье его не излечит.
— Тристен, но ты ведь сам не веришь, что раствор может тебе помочь? — спросила я, сдерживая эмоции — если дать им разыграться, я могла перестать логично мыслить. Я боялась — ведь у меня на глазах мог умереть человек. Но и это не все. Я боялась потерять Тристена. Навсегда. Этого бы я не перенесла. Потому что, даже если он не испытывал ко мне никаких чувств, я его любила.
Любить его было глупо и бессмысленно — и, вероятно, неправильно. Он был опасным и наглым, нарушал все правила, которым следовала я, и подбивал нарушать их и меня. Но в тот момент я четко осознала: каким-то образом я все же влюбилась в этого парня, собиравшегося лишить себя жизни.
— Он же тебя убьет, да? — спросила я, проклиная себя за срывающийся голос.
— Может быть, — признал Тристен. — Но я, конечно, надеюсь, что этот состав мне поможет. Хотя вероятность того, что я отравлюсь, тоже велика.
Я и сама подозревала то же самое, но, когда услышала это от Тристена, у меня заледенела кровь.
— А почему ты хочешь сделать это сейчас? — поинтересовалась я в надежде его образумить. — Почему бы тебе не подождать? Ты же даже не
— Джил, я уверен, — ровно сказал он, все еще держа меня за плечи. Он сжал меня чуть крепче. — Абсолютно уверен.
Я внимательно посмотрела ему в лицо, словно пытаясь усмотреть это чудовище в его глазах. Но я видела лишь Тристена, непростого человека, способного даже на насилие. И так же точно способного на добро, на искреннюю теплоту, на готовность пожертвовать своей
— Откуда ты знаешь?
— Прошлой ночью мне приснился сон, — сказал он.
— Они тебе и до этого снились.
— В этот раз я увидел его завершение, — поведал мне Тристен. — я теперь знаю, чем все кончилось... то есть
— Но это ничего не значит!
— Джилл, я увидел ее лицо, — продолжал он, слегка разжав пальцы, теперь он просто держал меня, не сжимая. — Я видел ее лицо, когда она умирала. Когда чудовище ее убило.
— Не понимаю… Ты же всегда знал, кто она. — Бекка. Как можно было ревновать в такой ужасный момент? Но я ревновала.
— Нет, Джилл, — ответил Тристен, его карие глаза были крайне печальны. — Я ошибался. Он убил не твою глупую подружку.
—Да? — Вопрос прозвучал сдавленно, как-то... что-то в его взгляде выдавало ответ на вопрос, который я даже еще не задала. — И кто же это был, Тристен?
— Та, Джилл, — сказал он. — Я… оно... убило
Меня, не Бекку...
Мы стояли вместе в одинокой лаборатории: я и парень, которого я любила и который уверял, что внутри него жило нечто, жаждущее убить меня. Но я его не боялась,
И я почему-то верила.
Страшно мне
— Джилл, оно хочет убить тебя прямо сейчас. Не только в воображении.
Я даже не могу передать словами, что я почувствовала, когда Тристен притянул меня к себе и сказал хриплым голосом, в котором мне послышались тоска и неутоленное желание:
— Джилл, это с самого начала была ты. Он хочет себя не меньше, чем хочу я. Но будь я проклят, воистину
Это, наверное, было самое безумное на свете признание в любви, с налетом черного юмора, но мне оно показалось просто безупречным.
Тристен взял меня за подбородок, наклонился ко мне, другой рукой обнял за талию, и я впервые поцеловалась с мальчиком — то есть с мужчиной... Чудовище и его жертва, которая, возможно, через несколько минут будет мертва.
Разумеется, первый поцелуй у Джилл Джекел не мог случиться на пороге дома после похода в кино или на дискотеку.
Разумеется, отношениям, начавшимся на кладбище, предстоит закончиться там же, только у другой могилы.
Разумеется, этим поцелуем он хотел мне сказать не просто «спокойной ночи», а возможно, и «прощай».
Как же ревело, рычало и лязгало зубами жившее во мне чудовище, когда я наконец поцеловал Джилл Джекел, о чем мечтал уже… сколько я об этом мечтал?
С того вечера, когда я сидел с отцом в забегаловке и увидел ее из окна? Когда она прошла мимо в скромной кружевной блузке, которая возбудила во мне больше интереса, чем обтягивающая маечка Бекки Райт? Или в кабинете химии, когда я смотрел на ее гладкий хвостик, который раскачивался как маятник и гипнотизировал меня? Тогда ли она меня очаровала? Иди на кладбище, в день похорон ее отца, когда она прижималась ко мне, так отчаянно нуждаясь в силе и защите?
Какая же ирония была в том, что ее нежные алые губы наконец неуверенно прижались к моим губам, руки пытались найти себе место — на моих плечах? бедрах? груди? — ее язык робко коснулся моего за несколько секунд до того, как мой рот обожжет ядовитая жидкость... Какая ирония, что во время поцелуя, рожденного желанием защитить эту девушку, я вынужден бороться с жившей внутри меня силой, жаждавшей ее же уничтожить.
