руками за поручни.
Паруса были, разумеется, спущены. Хотя их сопротивление замедлило бы полет кита и утомило бы его, от неизбежного падения они бы порвались и сломали мачты. Даже теперь мачты сильно гнулись от сопротивления зарифленных парусов.
— Теперь резать линь уже поздно! — воскликнула Нэймали. — Если его отрезать, лодка все равно полетит вниз! Все, что им остается, — покрепче держаться и уповать на то, что кит, поднявшись вверх, спасет их от удара о землю!
— Их уже… ничто не спасет, — ответил Измаил.
Если бы земля была хоть на один фут ниже или зверь начал бы разворот несколькими секундами раньше, вельбот мог бы избежать крушения. Но он ударился кормой о землю, перевернулся, при этом оборвался линь, людей выкинуло наружу — гарпунер разжал руки, а у остальных лопнули страховочные пояса. Обшивка и каркас лодки гнулись и ломались, трещали и скрежетали; суденышко несколько раз подпрыгнуло и исчезло в джунглях.
Кит, растеряв большую часть газа, мог подняться не больше чем на пятьдесят футов выше того места, где он сейчас находился. Теперь он был вынужден летать низко над землей, пока не сумеет выработать достаточное количество газа, а для этого ему необходимо достаточно плотно набить свой желудок. Если пищи недостаточно, он все равно может подняться на несколько сот футов, используя для производства газа ресурсы собственного организма. Но если на столь малой высоте ему не удастся встретить облако криля — а они редко держатся так низко, — он обречен. Он будет ходить кругами, теряя газ, пока, ломая под собой деревья, не осядет на джунгли. И останется там до тех пор, пока его не съедят небесные акулы, разные лесные звери и ползучие растения.
Измаил и Нэймали пробирались сквозь сплетенные побеги, направляясь туда, где, по их предположениям, выбросило людей. Походив некоторое время туда-сюда, одного они отыскали. У него были переломаны все кости; он упал в просвет между побегами, ударившись прямо о землю. Тут позвал на помощь другой потерпевший. Тот лежал в развороченном кусте, а над ним висели оборванные им при падении лианы и плети. Он отделался только переломом ноги и множеством ушибов.
Третий лежал в груде растительности. Он упал вместе с целым сплетением лиан, проделав брешь прямо посреди джунглей. Взявшиеся непонятно откуда небесные акулы снизились над прогалиной, пытаясь в него вцепиться.
Измаил и Нэймали потащили его под прикрытие растений у края полянки. Человек стонал: он был в полубессознательном состоянии. Голова его сбоку была окровавлена, словно он ударился о твердый ствол какого-то растения. На нем была ярко-синяя шотландская юбочка с черным изображением небесного кита и гарпуна. На груди у него была татуировка в виде красного кита, на руках и ногах — киты поменьше, числом до пятидесяти. Столько их он успел убить.
— Это Чамкри, он великий гарпунер, — сказала Нэймали. — На его корабле наверняка ничего не знают; иначе корабль спешил бы домой, а не на охоту.
— К нам летит акула, — сказал Измаил и потащил Чамкри быстрее. Потом, увидев, что твари догонят их прежде, чем они доберутся до стены зарослей на краю прогалины, он бросил гарпунера. Небесная акула опустилась к верхушкам деревьев, прижала к бокам крылья-плавники и быстро заскользила вниз, с шипением выпуская из пузыря газ. Измаил поднял длинный голый стебель, срезав обвившиеся вокруг него побеги и лианы.
Увидев, что ужасные челюсти уже готовы сомкнуться вокруг него, он воткнул свою острогу поглубже в зияющую пасть. Она прошла сквозь узкий, как лента, бледно-желтый язык и вонзилась в горло, а потом акула своей массой сбила моряка с ног.
Она скользнула по нему, почти не придавив, но его руки и лицо были в крови: шкура у этой твари походила на наждак, как и у ее родственниц из морей прошлого.
Нэймали пронзительно вскрикнула и тоже бросилас навзничь, так что акула пролетела над ней: груда перепутавшихся растений, возвышавшаяся над землей, изменила направление ее полета. Она врезалась в стену деревьев на краю прогалины, сшибив на землю еще один клубок переплетенных побегов и растений. Пытаясь освободиться от пут, вначале она билась несильно и осторожно, но потом впала в панику и стала метаться и извиваться что есть мочи. Это привело лишь к тому, что она окончательно запуталась и сломала себе крыло, оно же парус.
Когда гарпунера оттащили в безопасное место, Измаил подошел к акуле поближе, подобравшись со стороны джунглей.
Другие акулы кружили над ней и даже пикировали, но приблизиться не решались. Они боялись, что тоже запутаются: акулы никогда не спускались на землю по своей воле, — только если предполагаемая жертва была мертва или беспомощна и никто не мог на них напасть.
Измаил сделал шаг по направлению к поверженной акуле, оставаясь на таком расстоянии, чтобы его не задело ударом хвоста. Хотя хвост был почти невесомый, с легкими косточками, следовало опасаться наждачной кожи. На него спикировала другая акула; он бросил прямо в ее раскрытую пасть еще один голый стебель. Челюсти захлопнулись, и палка сломалась надвое; половину, оставшуюся у нее во рту, акула проглотила.
Измаил бросился обратно в джунгли. Через мгновение он увидел, что тварь стала извиваться в корчах, словно ее что-то пронзило изнутри; видимо, палка сделала свое дело. Ее окружили другие акулы, вырывая куски из ее крыльев-парусов, головы и хвоста. Умирающее чудовище и его пожирателей отнесло ветром, и они скрылись из виду.
Теперь, лавируя, к ним опускались два вельбота: один из них сел на прогалине, а другой встал на высоте пятьдесят футов, убрал паруса и бросил якорь, состоящий из множества крюков, — тот запутался в зарослях.
Нэймали узнала первого помощника, Пунджаки, который опустился на колени и отвесил такой низкий поклон, что коснулся головой груды растений. Он был безмерно счастлив, что дочь Синнертаа спасена, хотя и огорчен тем, что она попала в столь неприятное положение. На Измаила он посмотрел с любопытством, но, поскольку девушка считала его своим другом, он отнесся к нему благожелательно. Но радость моряков сменилась ужасом, когда Нэймали, произнося слова так быстро, что Измаил не мог уследить за ее речью, рассказала, что случилось с их родным городом. Их коричневая кожа посерела, и они запричитали, бросившись на покрытую лианами землю и бия себя в грудь кулаками. Кое-кто вынул свои костяные ножи и стал резать себе руки и грудь.
Горе, как и другие чувства, платит свою дань нужде, а нуждою правит время. Люди закончили охоту и наложили на свои раны повязки. Измаил узнал, что они были сотканы пушистыми птицами без крыльев и перьев.
Пока двое матросов по кускам вырезали акулье сердце, легкие и печень и вынимали желудок, остальные искали четвертого потерпевшего. Минут через пятнадцать его нашли — он лежал под навесом из вьющихся побегов и огромных листьев. Он заполз туда и умер, когда лианы присосались к его ранам.
Вельбот, паривший в воздухе, спустили вниз; в него посадили Чамкри и раненого матроса. Нэймали и Измаил взошли на первый вельбот, в котором они сели на тонкую прозрачную оболочку, которая одновременно служила и палубой, и днищем. Для безопасности они застегнули на талии непрочные на вид, но крепкие кожаные пояса. На поясах была костяная застежка, и один конец был пришит к прозрачной палубе.
Первый помощник приказал дать еще мяса бесформенным глыбам красно-коричневой плоти с бледно-зелеными прожилками, соединенным с горловинами всех шести пузырей по периметру лодки. Теперь пузыри стали надуваться, и лодка пошла вверх. Оба суденышка поставили свои боковые паруса, а потом через шахту в центре палубы опустили нижнюю мачту с гиком. Шахта была сделана из трубчатой кости, и от нее расходились двенадцать спиц, которые шли во все стороны и соединялись с костяным ободом, придававшим лодке ее продолговато-овальную форму. Мачту закрепили в шахте костяным болтом, опустили гик. Потом на нижней мачте подняли парус, и ветер наполнил его.
Ему предстояло узнать, что некоторые лодки были оснащены еще и верхней мачтой с косыми кливером и гротом, но она всегда была короче и несла меньше парусов, чем нижняя.
Подъем длился два часа, в течение которых пришлось еще несколько раз кормить животных, прикрепленных к пузырям, — они вырабатывали газ. Измаил нисколько не беспокоился — в китобойных
