Повернув непослушными пальцами ключ в замке, я постучала, затем мягко открыла дверь, с тревогой заглянув внутрь.
— Эдна? Это вы, Эдна?
Но не увидела ни метлы, ни пылесоса, ни ведра, ни швабры, ни самой Эдны. Большая комната выглядела точно так же, как я ее оставила. Пара порванных нейлоновых чулок валялась на кровати. Ничего не двигалось.
Моя комната была пуста!
Я осторожно вошла, готовая в любую минуту ринуться наутек. Большой письменный стол по-прежнему стоял возле стены, и я, немного подвинув его, пересчитала шурупы на скользящей панели. Они крепко сидели на своих местах.
Стараясь успокоиться, я огляделась, но страх меня не покидал. Что же все-таки я слышала в этой проклятой комнате? Что могло вызвать этот писк тогда ночью и шум, раздававшийся только что? Я никогда не была суеверной, но, признаюсь, в этот момент мне было очень не по себе.
В комнате ничто не могло бы вызвать эти звуки. Окна и занавески находились на своих местах. Когда я раздраженно их потрясла, не раздалось даже треска. Высунув голову из окна, я осмотрела стены, но тоже ничего не обнаружила. Сбитая с толку, отошла назад. Шум, наверное, тоже, как и писк, доносился из потайного хода. Больше неоткуда!
Крыс следовало исключить; профессор упорно настаивал, что на Уэргилд-Айленде есть только домашние животные. И во всяком случае, такие маленькие существа не могли наделать такого шума, который я слышала. В потайном ходе, скорее всего, есть кто-то гораздо крупнее, чем крыса. Может, туда сдуру забралось какое-нибудь домашнее животное и оказалось в ловушке?
Но это глупо. Как оно могло туда попасть? Ведь профессор говорил, что этот ход соединяет комнату только с музеем и воспользоваться им можно лишь одним способом — открыв панель, намертво теперь закрепленную. Один путь из музея сюда, подумала я, внезапно испугавшись. Тот, кто входил в комнату, наверняка шел из музея!
Я содрогнулась и опять пристально огляделась. И все-таки в моей комнате было что-то странное. Что-то неуловимое, неприятно знакомое...
Осознание пришло, внезапно, а с ним и приступ такого ужаса, который я никогда раньше не испытывала. Это заставило меня резко вскрикнуть. Я стояла посреди комнаты, сердце мое бешено колотилось, а в ногах ощущалась странная слабость, потому что я вдруг почувствовала, как легкий ветерок из открытого окна медленно рассеивает затхлый, неуловимый запах, который всю неделю преследовал меня в музее!
Это был запах египетской или шумерской земли, остающейся, когда мы плавили воск. Он исходил от рассыпающихся, разлагающихся предметов, которые мы с бесконечной заботой реставрировали и заносили в каталог.
Это был запах древних могил давно забальзамированных мертвецов в недавно обнаруженных саркофагах!
Глава 5
Женщина, должно быть, непостоянное существо, решила я, оживленно шагая по тропинке, идущей через лес. Мне больше не было страшно, как там, в моей пустой спальне. Наверное, солнечный свет, пробивающийся сквозь ветки над моей головой, и шелест опавших листьев под ногами сделали свое дело. Ведь дорога была действительно прекрасной, и иногда я мельком видела за деревьями холодное, как сталь, море.
Время от времени яркий лист бабочкой слетал вниз. В лесу было тихо, если не считать завывания ветра. Деревья клонились в сторону материка, намекая, что сильные, непрерывные ветры в основном дуют с северо-востока, к заливу Фанди, между Новой Шотландией и берегом залива Мэн. Они охватывали Северную Атлантику, Гудзонов пролив, могущественный Гудзонов залив, где когда-то шотландские чиновники торговых постов правили, как главы семейных кланов у себя на родине. Я предположила, что ветры приходили с восточного берега зажатой льдами Гренландии, где эскимосы уже готовились к суровой, долгой и темной зиме.
Но сейчас, при ярком солнечном свете, пробивающемся сквозь осеннюю листву, создающую у меня под ногами яркий, красочный ковер, такие понятия, как зима или страхи, казались мне отдаленными и несущественными. Деревья защищали меня от ветра. Солнце сияло. Зеленое море сверкало перед глазами.
От ветра и быстрой ходьбы я раскраснелась и чувствовала себя отдохнувшей, здоровой, бесстрашной! Сейчас мне стало понятно, что неуловимый запах в моей комнате шел от халата и чулок, в которых я работала в музее. Какая глупость позволить чувствам возобладать над разумом! Даже шуму, который я слышала, можно найти простое объяснение. Мне следовало проверить все комнаты рядом, прежде чем бежать, как испуганная школьница! Наверняка в одной из них, неподалеку, работала Эдна или кто-нибудь еще из слуг!
Я обернулась и посмотрела на Уэруолд-Хаус, незыблемо возвышающийся на массивном, гранитном утесе. Мне, привыкшей к городским домам Западного побережья, он показался холодным и равнодушным.
Впереди, в листве, терялись темные стволы кленов и дубов. Белые же стволы берез сверкали на солнце и как бы притягивали его. Разноцветные листья на тропинке были мягкими, словно лепестки роз.
Эта прогулка мне была необходима, и я решила, что должна совершить ее хотя бы раз в неделю. Даже если рискую прослыть беглянкой вроде Рандолфа, который при первой же возможности удирает из дому в поисках более приятных удовольствий!
Впереди тропинка поворачивала к морю, и я поняла, что, вероятно, вышла к Тайной пещере. С момента выхода из дома я все время спускалась, и океан был теперь уже совсем близко. Дойдя до опушки леса, я остановилась и с любопытством огляделась. Мне сразу стало понятно, почему пещеру назвали Тайной. В нее вел узкий пролив, закрытый с обеих сторон высокими утесами. Вероятно, с моря вход в Тайную пещеру казался не более чем расселиной в утесе, простирающемся вдоль северного побережья Уэргилд- Айленда.
Однако сама пещера напоминала глубокую, безопасную гавань, защищенную со всех сторон высокими скалами. Я легко представила себе высокие мачты британского фрегата и британских моряков, гребущих к берегу, где на небольшом пляже их поджидали роялисты, не видимые ни с моря, ни из Уэруолд-Хаус.
Старый жилой дом, почти скрытый деревьями, находился не более чем в пятидесяти ярдах от меня. Крыша его давно исчезла, каменные стены в некоторых местах обвалились, окна и двери зияли, как беззубые рты.
В одной из бывших комнат рос молоденький клен, словно вздымаясь из темноты к свету. С ним к небу поднималась одна из стропилин бывшей крыши, один конец которой лежал на остатке стены, а другой застрял в раздвоенной ветке.
Любопытство несло меня к разрушенному дому. Как и в Уэруолде, его стены были построены из местного гранита, посеревшего от морского воздуха. Надворные постройки представляли собой не более чем груды камней, ограды и загоны для скота пропали, амбар был разрушен до основания. Дикая малина и густые заросли виноградника с мертвыми, давно высохшими ягодами достигали верха обрушившейся стены, почти скрывая ее из виду. Здесь тропинка раздваивалась: одна спускалась к маленькому пляжу с красновато-коричневым песком; другая осторожно огибала дом, словно не доверяла этим темным и мрачным развалинам.
Я заметила место, где эта тропинка начала круто подниматься к югу за дом. Высокие скалы на юго- востоке, наверное, и были Бикон-Крэг. Я остановилась и осмотрела дом. Казалось невероятным, что кто-то мог продолбить сюда тоннель из Уэруолда. Однако это место было хорошо скрыто, и, подвергнись дом осаде, такой тоннель мог спасти осажденных. Но он ведь, конечно, больше не существует? Вероятно, деревянные балки сгнили от постоянной влаги, а каменные стены обрушились, лишившись опоры.
