Санк-Марс почесал спину.
– Ты, Реми, сначала задай себе вопрос о том, кто эти слухи распространяет.
– Они живут своей жизнью. А я думаю так же, как все. Больше всего Реми нравилось вести с сослуживцами беседы об их поведении. Его это вдохновляло даже больше, чем собственно работа, которой он занимался изо дня в день.
– Эмиль, ты там был. И это ты выступал за то, чтобы навести там шорох. В документах, которые мы изъяли в гараже, была только ксерокопия той страницы с именами полицейских – только копия. Я не удивлюсь, если подлинник окажется в твоем столе. И тому, что именно из твоего стола он перекочевал в газету.
– Здесь ты ничего не найдешь, – Санк-Марс упер средний палец левой руки в письменный стол.
Трамбле устало вздохнул и облизнул губы.
– В гараже ты сделал копию документа и сохранил оригинал. Я говорил с полицейским, который там был с тобой. Ты – единственный офицер, который сам делал копии. Мы прошерстили то самое дело и нашли в нем только копию. В документе перечислены семнадцать имен, Эмиль, включая два упомянутых в статье, и именно эти два человека промывали тебе мозги в прошлую пятницу.
– Люди, чьи имена там упомянуты, имели отношение к облаве в гараже, – возразил Санк-Марс, собираясь с силами. – Именно это хотел подчеркнуть автор. И этот факт не может не вызвать у нас ряд вопросов. Таких, как поведение Лапьера и стремление Бобьена курировать это дело.
– Вот ты и раскрылся, Эмиль. У тебя та же позиция, что и у английского автора.
– Я только сказал, что он затронул определенные проблемы.
– А меня волнует другая проблема.
– Какая же? – негромко спросил его Санк-Марс.
Он прекрасно знал, что ни один сотрудник управления не работает с документами так дотошно, как Реми Трамбле. Волосы его всегда были так аккуратно уложены, что он, наверное, раз в неделю ходил в парикмахерскую. А брился он так тщательно, что кожа на щеках и подбородке была молочно-белой и такой гладкой, что казалась вощеной.
– Кто следующий?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Санк-Марс.
– Я, Эмиль, уже давно вышел из детского возраста. Ты хотел получить это расследование, а Бобьен обрубил тебе концы. Теперь он получил оплаченный отпуск и временно отстранен от исполнения обязанностей. Ты крупно повздорил с Андре. Его вызвали на ковер и объявили о проведении служебного расследования. Он совсем в другой весовой категории по сравнению со своим начальником – чтобы ему продолжали платить, за него должен был вступиться профсоюз. – Трамбле смахнул невидимые пылинки с безукоризненно отутюженной складки на брюках. – И что теперь? Если я стану руководителем операции, у меня тоже все пойдет наперекосяк?
– Реми…
– Ты играешь с огнем. Хотелось бы мне знать правила этой игры.
Санк-Марс попытался отшутиться:
– Закон джунглей, Реми. Каждый за себя.
– Теперь ясно, какой расклад. Я буду руководить операцией.
– Ничего другого я и не ожидал, – сказал ему Санк-Марс. – Можешь рассчитывать на мою поддержку.
– Правда? Тогда скажи, чем я мог бы тебе помочь? Что тебе надо?
Эмиль Санк-Марс склонился в своем вращающемся кресле и внимательно посмотрел на давнего сослуживца. Много лет они служили в одних чинах, вместе продвигаясь по служебной лестнице, хотя с самого начала Трамбле лучше ориентировался в хитросплетениях политической жизни управления. Неудивительно поэтому, что когда пришло время двигать на повышение кого-то одного из них, логичное решение было принято в пользу Трамбле.
– Как продвигается твое внутреннее расследование? – поинтересовался Санк-Марс. – Что нам известно о компьютерной утечке?
Лейтенант опять почесал подбородок, и Санк-Марсу показалось, что его собеседник снова напрягся.
– Расследование идет своим чередом. Есть некоторые основания подозревать сотрудницу информационного отдела – Андре за ней раньше ухлестывал. Хотя я не утверждаю, что эти два обстоятельства между собой как-то связаны.
– Ты поэтому мне не дал разгон за Андре, хоть и считаешь, что это я его подставил?
– Я не говорю, что он в чем-то замешан, пока у меня нет для этого оснований. А если он и впрямь в чем-то виноват, я не знаю, в чем именно и насколько.
– Пока нет.
– Может быть, никогда не будет.
– Ты интересовался, чем можешь мне помочь.
– Я об этом потом не пожалею?
– Я буду делать все, о чем ты меня будешь просить. Только не говори мне, чего я
Оба мужчины пристально смотрели друг другу в глаза, и никто не отводил взгляд.
– Только не переходи границу закона. На кого ты охотишься, Эмиль?
– На кого и всегда, – честно признался Санк-Марс. – Как и в доброе старое время.
Реми Трамбле глубоко вздохнул. Он встал и сделал шаг к двери, потом обернулся.
– У тебя, Эмиль, чутье феноменальное, я тебя за это уважаю. А еще я надеюсь, что ты знаешь, как отличить друзей от врагов.
Джулия Мардик перешла авеню Парк и вдоль восточного склона горы направилась к университету МакГилл. В этом месте улица очень широка – восемь полос движения, и, как обычно в Монреале, когда дорога позволяет, мало кто из водителей соблюдает ограничение скоростного режима. К северу от горы авеню Парк сужается до четырех полос, которые на протяжении нескольких миль проходят мимо магазинчиков и ресторанов, принадлежащих выходцам со всех концов света. К югу от горы авеню Парк снова сужается, веером расходясь вдоль горы дорогами на запад и крутыми проулками, спускающимися к центру и к району, где обосновались студенты. Авеню Парк получила название именно от этого короткого своего отрезка, который проходит мимо парка.
Древний вулканический холм изящными белоснежными изгибами полого уходил ввысь, и улица у его подножия, по которой шла девушка, тоже слегка поднималась в гору перед тем, как спуститься вниз, в сердце города. Джулии нравился парк Маунт-Ройял. Он, как кто-то ей сказал, был спроектирован Фредериком Лоу Олмстедом, к числу других известных проектов которого принадлежит и Центральный парк в Нью-Йорке. В теплые летние вечера она любила здесь гулять по старым тропинкам для верховой езды и взбираться на вершины скалистых утесов, одиноко возвышающихся на территории кладбища, читать имена и даты на могильных камнях и склепах, как будто без всякой на то причины ища в них предзнаменование беды. Как и многие другие, она ходила на гору по заросшему парку по вечерам, когда кончались занятия. Народа обычно было достаточно, поэтому она чувствовала себя там в безопасности. Отчасти такие прогулки доставляли ей удовольствие потому, что были связаны с некоторой долей риска. Иногда гора внушала ей совсем иное настроение. Кто там еще бродил по темным зарослям? Бывало, она довольно близко подходила к прогуливавшимся парочкам, искавшим уединения, – она вроде как следила за ними, просто так, ради интереса. В такие минуты она острее ощущала собственное одиночество, тоскливое до щемящей боли. Она любила свой новый город и одновременно страшилась его, может быть, потому, что во время такой вечерней прогулки встретила Селвина Норриса.
Он сидел на парковой скамейке в вечерних отсветах мягкой осени, вытянув длинные ноги через дорожку, у которой она стояла. Джулии пришлось через них перешагивать, и в этот момент он что-то хрипловато сказал. А когда она уже пошла дальше своим путем, Норрис громко спросил, слышала ли она печальную песню, которую поет на закате редкий залетный гость горы – пестрый американский дрозд. Вопрос его был ей приятен – девушке хотелось, чтобы мужчина продолжал в том же духе, но вместо этого он пошел проторенной колеей и спросил:
