внутренних дел, не святые, но мы не ссылаем каждого глупого индейца в тюрьму на эти острова.
– И всё-таки индейцы там умирали, – кротко заявил Джексон.
– Так же, как и белые. И это позор. Разве я не понимаю, что это стыд и срам – использовать такое страшное место в качестве тюрьмы! Но вы полагаете, что можно излечить нарыв, просто отмахнувшись от него? Нет, для этого нужно время. Нужен сначала законопроект, затем резолюция, затем обсуждение в комиссиях, голосование. Это и есть демократия.
Джексон посмеивался, глядя на грузного, брызжущего слюной, раздраженного министра. Шурц сказал:
– Закуривайте вашу трубку, я налью вам шнапсу. Я понимаю, что обидно прийти сюда за сенсационными новостями, а уйти без них…
– Я был там, – пробормотал Джексон и выпил виски.
– Где?
– На Индейской Территории.
Шурц уставился на Джексона, широко раскрыв глаза, и репортёр ответил ему спокойным и пристальным взглядом.
– Этим летом, – пояснил Джексон.
– Вот как!…
Наступило длительное молчание. Наконец репортёр поднялся, собираясь уходить. Шурц снял пенсне и начал тщательно протирать его.
– Это долгий путь – до родных мест, – заметил репортёр. – Откуда они?
– Кажется, из Чёрных Холмов, – сказал Шурц, не поднимая глаз.
– Я там был.
– Вы, кажется, везде побывали…
– Кое-где побывал. Мне понравились Чёрные Холмы. Может быть, потому понравились, что я никогда не жил в горах. Хороший уголок для Америки!
– Конечно, – сказал Шурц таким тоном, что было ясно: интервью окончено.
– Да, они безумцы. Ведь это тысяча миль от Индейской Территории.
– Может быть, они и безумцы, – равнодушно отозвался Шурц. – Когда слушаешь, как индеец рассуждает, то иногда действительно кажется, что они сумасшедшие. Но разве можно допустить, чтобы триста бродяг шли, куда им вздумается!
Репортёр повернулся, чтобы уйти, но голос министра следовал за ним до дверей:
– Я очень сожалею, что оставил вас без сенсации, но никакой войны нет. И с вашей стороны нехорошо будет, если вы напишете о войне. Мы стараемся делать что можно для индейцев, и страна должна знать об этом.
«Полагаю, что страна мало этим интересуется», – подумал Джексон.
Когда репортёр ушёл, Шурц остался сидеть за столом. Глядя на закрывшуюся дверь, он злился на Джексона, злился на самого себя за то, что вспылил. В сущности, ничего не случилось, и репортёр, стараясь выведать что-нибудь, действовал просто наугад. Таковы уж эти репортёры, и если человек разоткровенничается с ними, так и жди неприятностей. Но в данном случае писать будет не о чем. Ещё день-другой – и всему этому конец.
Когда спустя несколько часов в кабинет вошёл секретарь, Шурц всё ещё сидел, уставившись в пространство.
– Есть какие-нибудь приказания, сэр? – спросил секретарь.
– Никаких.
– Мистер Фрилинг из Сент-Луиса ждёт в приёмной, сэр.
– Да?
– Вы вчера назначили ему…
– Ах, да… Проводите его сюда. И договоритесь с генералом Шерманом, когда нам с ним встретиться.
Но в течение всего разговора с Фрилингом из Сент-Луиса Шурц убеждал себя, что единственной причиной, побуждавшей его увидеться с генералом Шерманом, было желание не допустить, чтобы в печать проникли, сведения об этой неприятной истории, и добиться, чтобы с ней было покончено быстро и без шума.
Когда Карл Шурц спустился по лестнице в подвал, Шерман пошёл ему навстречу. Старые друзья обменялись тёплым рукопожатием. Они закурили сигары и уселись по обе стороны заваленного бумагами письменного стола. Солнечные зайчики играли на документах, на старом дереве, и прохладный, спокойный воздух точно становился теплее от этого. Они беседовали о давних временах и обо всём понемногу и стряхивали сигарный пепел прямо на пол.
Наконец Шурц заговорил о причине своего посещения. Он вынул из кармана копию рапорта Мизнера и положил на стол перед Шерманом.
– А… это… – сказал последний, слегка улыбаясь и кивнув головой.
– Ко мне приходил один репортёр, неглупый малый. Он хотел узнать, действительно ли в Канзасе идёт война с индейцами.
Шерман беззвучно рассмеялся.
– Надеюсь, всё уже кончено, – с расстановкой сказал Шурц.
– Да, всё равно, что кончено, – кивнул Шерман.
– Значит, их поймали?
– Думаю, что так. Как вам известно, в прериях нет телеграфа через каждые десять миль… Вот что я получил сегодня от Шеридана.
И он протянул Шурцу телеграмму такого содержания:
«От генерала Поупа – генералу Филипу Шеридану, 12 сентября 1878 года.
Приняты следующие меры для поимки северных Шайенов. Рота пехотинцев и приданные им лошади отправляются специальным поездом завтра из форта Уоллес, чтобы преградить путь индейцам, в случае если они перейдут железнодорожную линию на восток или запад от вышеупомянутого форта. Две пехотные роты выступают сегодня вечером из форта Хейс и расположатся в двух пунктах, где индейцы обычно переходят Тихоокеанскую железную дорогу в Канзасе, – между фортами Хейс и Уоллес. Одна рота пехотинцев из Доджа размещена вдоль железной дороги к западу от этого пункта. Два кавалерийских эскадрона из форта Рино идут следом за индейцами, и к ним присоединится кавалерийский эскадрон из Кэмп-Сэпплай. Из форта Лайон высланы войска для наблюдения за местностью на восток и запад от поста и отдан приказ немедленно атаковать индейцев, в случае если они будут обнаружены и не захотят сдаться…»
Шурц отложил телеграмму и пробормотал:
– Мышеловка.
– Поуп – человек дельный.
– Да, я теперь понимаю, почему репортёры решили, что в Канзасе идёт война. Шерман пожал плечами:
– Если солдатам нечего делать, то дисциплина падает. Это встряхнёт их немножко. Сегодня или завтра мы услышим, что индейцев захватили.
– Вероятно… если только кто-нибудь из них уцелеет, – добавил Шурц.
– Они получат по заслугам. Если они убьют хоть десять наших солдат, то, сколько бы мы их ни уничтожали, они ещё останутся у нас в долгу. Я не чувствую симпатии к индейцам. Следовало их уничтожить ещё пятьдесят лет назад, и наша страна только выиграла бы от этого.
– Возможно…
– Я распорядился, чтобы вожди и уцелевшие мужчины были отправлены на Черепашьи Острова.
– На Черепашьи Острова?
– Мятежи следует вырывать с корнем. Это жестокий способ, но только тогда с ними будет по- настоящему покончено.
– Разве?
– Иначе искра будет тлеть.
