Подали завтрак. Карл Шурц считал, что Америка наиболее отстала в вопросах гастрономии. Пища здесь безвкусная, пресная, она может лишь утолить голод, но не доставляет человеку никаких иных ощущений. Он ел рассеянно, как человек, который раздосадован бессильными попытками вспомнить какой-то пустяк. Он не притронулся к яблочному пирогу и, взяв чашку кофе, наконец закурил сигару.
– Мы просидим здесь весь день! – проворчал Мак-Крери.
Пепел на сигаре всё нарастал, и внезапно Шурц понял причину своего беспокойства и недовольства.
– Вы помните договор Харни-Сенборна? – спросил он Дивенса, министра юстиции.
Министр, отщипывая кусочки пирога, сердито взглянул на Шурца, как человек, которого внезапно спросили о том, что очень далеко от хода его мыслей. Кроме того, ему не нравился Шурц: не нравился его тон, его испытующий взгляд исподлобья.
– Вы должны бы его помнить, – продолжал Шурц. – Это было в шестьдесят пятом году.
– Договор с индейцами?
– Да, он был подписан в шестьдесят пятом, – вставил государственный секретарь Эвартс.
Шурц что-то обдумывал. Он помнил большую часть договора. Его основной пункт гарантировал индейцам прерий право жить на тех землях, которые они занимали на севере, – весь бассейн Пыльной Реки от Чёрных Холмов и Скалистых гор на западе до Жёлтого Камня на востоке. Договор имел в виду племена Шайенов и Лакотов, но главным образом Шайенов, поскольку Лакоты жили дальше к востоку.
Шурц вкратце изложил договор; он подчёркивал основные факты, слегка помахивая сигарой и оставляя при этом на скатерти дорожку пепла.
Во всей его манере проглядывала такая снисходительность, что министру юстиции захотелось перечить ему.
– Желал бы знать ваше мнение, – заявил Шурц. – Конечно, без подробностей, просто как вы смотрите на это.
Дивенс пожал плечами.
– Весь этот договор – мёртвая буква, – сказал он.
– Как так?
– Я не вижу ни значения, ни смысла договора, который заключен много лет назад с кучкой каких-то дикарей.
– Но мы же заключили договор, – пожал плечами Шурц.
– Он не имеет законной силы.
– Не имеет?
– Это был просто известный жест, – заметил, улыбаясь, Эвартс. – В конце концов, любой договор с индейскими племенами только жест.
– Я могу привести три законных основания, аннулирующих такой договор, – сказал министр юстиции. Попыхивая сигарой, Шурц кивнул головой:
– Во-первых, если суверенное государство заключает договор с другим суверенным государством, такой договор сохраняет силу только до тех пор, пока оба государства остаются суверенными. В данном случае о суверенности говорить не приходится; если даже эти индейцы были суверенными в областях, которые они населяли, они теперь не являются таковыми. Самый факт их изгнания с территорий, на которых они проживали, исключает всякие притязания на суверенитет. Во-вторых, такой договор обусловлен дружественными отношениями. С той минуты, когда индейцы объявили нам войну, договор был аннулирован. Правда…
В эту минуту вошёл Хейс. Все встали, но президент сказал:
– Пожалуйста, садитесь, джентльмены, прошу вас. Большую часть совещания занял железнодорожный вопрос. Хейс, уставший, измотанный, тщетно старался распутать этот клубок нарушенных обязательств, взяточничества и обманов.
И снова Карл Шурц забыл дарлингтонскую проблему; осталось только бесцельное желание узнать о третьем юридическом основании Дивенса, но и это желание было забыто. Он всё более горячился в связи с поднятым на совещании вопросом, всё громче выкрикивал свои возражения, причем его грубое горловое немецкое произношение становилось всё явственнее.
Когда он возвратился в своё министерство, папка с дарлингтонским делом была убрана с его стола.
Вернул его и этой теме Джексон, вашингтонский корреспондент «Нью-Йорк Геральд», но уже два дня спустя, в течение которых министр внутренних дел успел совершенно забыть инцидент в Дарлингтоне.
Шурц сам был журналистом; он прочитывал ежедневно множество газет и имел собственное мнение насчёт того, чем должна быть пресса. Иногда ему просто жутко становилось при мысли о влиянии газет в Америке и о том, какой силой они могли бы быть. И вместе с тем он видел, что эта сила продажна, развращена, поставлена на службу тирании, обману, ненависти и предрассудкам.
– Вы можете дать мне кое-что интересное, – сказал Джексон, входя к нему в кабинет.
– Вы так думаете? – улыбнулся Шурц.
– Я знаю, вы не любите разговоров об индейцах, вступивших на тропу войны, но мой редактор говорит, что в Канзасе назревает война.
– Тогда отправляйтесь в военное министерство, – пожал плечами министр, довольный своей шуточкой.
– Я был там, – ответил Джексон. – По их мнению, в прериях царят мир да пьяные индейцы.
– Так и нужно отвечать.
– Но ведь из этого заметки не состряпаешь. Я получил достоверные сведения о том, что в Канзасе идут бои между войсками и индейцами.
– Чепуха!
– Шайены… – сказал репортёр. И тогда Шурц вспомнил обо всей этой истории в Дарлингтоне.
– Это пустяки, – возразил Шурц. – Просто сбежало несколько Шайенов. Они ушли из своей резервации и решили вернуться к себе на родину. Вслед за ними послана военная полиция, она должна привести их обратно. Вот и всё.
– Сколько же их?
– Сотни три, считая женщин и детей. Вы знаете, они кочуют, как цыгане.
– Это уже кое-что, – сказал Джексон.
– Но для статьи мало. Почему бы вам не писать о тех тысячах индейцев, которые преспокойно живут в своих резервациях? Пишите о том, как правительство старается создать новую жизнь для целой расы, приобщить её к цивилизации в течение жизни одного поколения… Почему не печатают никогда ни слова об индейцах, пока где-нибудь не заест маленький винтик? Ведь это огромная машина, – так неужели вы думаете, что она всегда может работать без перебоев?
– Когда люди друг с другом сражаются, об этом нужно печатать в газетах.
– Сражаются?… Да там и сотни взрослых воинов не наберется… Два кавалерийских эскадрона отправлены за ними, чтобы привести их обратно.
– А когда это произошло?
– Дня два-три назад.
– Так теперь всё уже, должно быть, кончилось?
– Весьма вероятно, – улыбнулся Шурц. – Вы услышали о войне в прериях, и вам кажется, что большие армии движутся по разным направлениям, маневрируют, что там происходят стычки, настоящие сражения. Слава Богу, ничего подобного нет. В Америке этого больше не бывает. И если несколько солдат едут вслед за несколькими глупыми индейцами, которые не понимают, что правительство хочет создать им хорошую жизнь, – это не война. Всё равно как если бы полиция преследовала железнодорожного вора. Их приведут обратно и превратят в мирных фермеров, и это самое правильное. Так ведь?
– Или же отправят на Черепашьи Острова?
– Да нет! Что за выдумки относительно Черепашьих Островов! Конечно, мы здесь, в министерстве
