– Вы, вероятно, правы, – мягко сказал Шурц; откинувшись на спинку стула, он насмешливо смотрел на кончик своей сигары. – Нехорошо, если вся эта история попадёт в газеты, хотя особого значения это не имеет. Переселение индейцев – правительственное мероприятие, и нельзя разрешить трём сотням каких-то дурацких дикарей бродить с места на место, точно цыганам. Одно только…- Он тряхнул сигарой, рассыпая пепел по полу. – А ведь хорошо работать в подвале, – продолжал он. – Гораздо лучше, чем сидеть на высокой башне, надо всем и всеми.
– Здесь прохладно, – согласился Шерман.
– Очень прохладно… Так о чём мы говорили? – спросил Шурц; он затянулся сигарой. – Вы знаете, я люблю эту страну. Иногда меня спрашивают, не хочу ли я вернуться в Германию. Ах, я отбросил эту мысль уже двадцать лет назад! Мне говорят-это же моё отечество, а я отвечаю, что отечество там, где человек может быть свободным. Я обманываю самого себя, но всё же продолжаю в это верить. Когда человек стареет и обрастает бородой, он откидывает одно честное убеждение за другим. Жажда свободы и добра как бы загнивает в нём.
– Можно сказать также, что с возрастом приходят осторожность и мудрость.
– Говорят. Нет, теперь я, конечно, не буду сражаться на баррикадах, а вы не пройдёте маршем через Джорджию. Я надеялся, – продолжал Шурц свои рассуждения, – что нам удастся уладить это дело с Шайенами и не будет нужды отправлять их вождей на острова.
– Образумить индейцев невозможно.
– Разве? Нам кажется, что у них нет разума и что они делают безумства, вроде, например, попытки пройти тысячу миль, хотя повсюду их стерегут войска, чтобы задержать. Но, может быть, они не умеют рассуждать и взвешивать. Они хотят попасть к себе на родину и идут туда. Надо пройти долгий путь на север, но это не кажется им невозможным, – что же невозможного в такой простой вещи, как возвращение на родину!
– В данном случае дело обстоит именно так, – сказал Шерман.
Они опять пожали друг другу руку, и Карл Шурц стал медленно подниматься по лестнице.
Провожая его до дверей, Шерман удивлялся, как медленно идёт министр внутренних дел.
– Когда их доставят в тюрьму, я сообщу вам немедленно, – сказал Шерман.
Но Карл Шурц едва ли слышал его.
Погрузившись в свои мысли, он старался понять, каким образом ложное в теории может быть правильным на практике.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Солдат, посланный капитаном Мэрреем в Додж-Сити, высокий, жилистый девятнадцатилетний парень с фермы в Нью-Джерси, носил прозвище Рыжий. Длинное, лошадиное лицо его было почти сплошь усеяно веснушками, на голове торчали вихры морковного цвета. Его звали Ишабод Вэнест. Если бы Вэнесты не поселились в своё время на маленькой ферме за Патерсоном, Ишабод мог бы стать Вандербилтом или Астором, то есть войти в одно из самых богатых семейств Америки – кто знает…
Вэнесты были выходцами из Голландии, из той её части, которая расположена далеко от мора. Это были медлительные, спокойные люди, в течение ряда поколений занимавшиеся фермерством. Они никогда не ездили дальше Патерсона, любили деньги и всегда имели их достаточно, чтобы чувствовать себя обеспеченными. Ишабод был первым в их семье путешественником, первым искателем приключений; но даже и он растерялся, когда ему пришлось вступить в армию и вместе с ней очутиться в глубине диких прерий. Он всегда тосковал по дому, по мирной, устоявшейся жизни, по сытной голландской пище. Он тосковал по запаху зрелого зерна в амбаре, по жирному чернозёму, по деревенской жизни, тосковал по толстенькой голубоглазой кузине, хорошевшей с каждым месяцем, с каждым годом. Чувство одиночества искало себе выхода в мрачной драчливости, а длинные мускулистые руки Вэнеста действовали, точно крылья ветряной мельницы. Он был рыжий, и ему полагалось быть драчуном.
Охота за Шайенами была первым предвестником настоящих боевых действий, в которых ему предстояло участвовать, и с каждым часом этой яростной погони страх в его душе всё нарастал. Ему вовсе не хотелось ни убивать, ни быть убитым, не хотелось мучиться и истекать кровью. Он слепо верил всем басням о жестокости индейцев, которыми его накачивали старые солдаты. Когда Мэррей велел ему отправиться в Додж-Сити, этот приказ показался ему избавлением, ниспосланным с небес, так как он был уверен, что к его возвращению преследование индейцев будет закончено.
Поездка в Ридер была первым проблеском свободы за целый год. Точно началась новая жизнь, точно его вырвали из когтей смерти, и вот он ехал через прерии один, на свободе. Он соврал, сказав, что знает дорогу в Ридер, но это не беспокоило его. Он нимало не удивился, что так легко нашёл скотопрогонный тракт на Ридер. Быстрая езда доставляла ему удовольствие, а ко времени приезда в Колдуотер окончательно исчез и его страх. Сознание того, что на нём военная форма, делало его высокомерным. Он осушил кружку пива у стойки в Королевском Салуне и горделиво принялся рассказывать во всех подробностях о самой последней индейской войне.
– Но армия идёт за ними по пятам, – уверял он кучку праздношатающихся. – Они имеют дело с армией…
Колдуотер оказался сонным и скучным городком. Вэнеста удивляло, как это его жители могут без конца сидеть на ступеньках салуна, строгать прутики и, глазом не моргнув, слушать рассказы о появлении индейцев в прериях. Когда же он на усталой лошади наконец дотащился до Ридера, в его воображении война была в полном разгаре. Уже стемнело, и несколько фермеров на своих повозках выезжали из Ридера. Они приостановились, послушали его россказни и, стегнув лошадей, продолжали свой путь. В гостинице «Свободный штат» ему отвели лучшую из четырёх имевшихся комнат.
– А всё-таки армия – штука весьма успокоительная, – заметил один из присутствующих.
Заговорили было даже о созыве ополчения, но тем дело и ограничилось. Вэнест сидел среди местных жителей и разглагольствовал до тех пор, пока у него глаза не начали слипаться.
Однако утром, когда он уезжал из Ридера, к нему присоединились едва протрезвившиеся бродячие ковбои, заявившие, что они охотно отправились бы вместе с ним в Додж – посмотреть, как там обстоят дела. Им всё равно нужно в Додж: армия ничего не будет иметь против?
– Чёрт побери, нет! – ухмыльнулся Вэнест.
– Тогда всё в порядке, Рыжий, – обрадовались они. – Трое лучше, чем один, если нападут краснокожие дьяволы.
Их обоих не то уволили с фермы под Колдуотером, не то попросту выгнали. И они единодушно называли Блэка – владельца фермы – негодяем.
Фамилия бродяги пониже ростом была Макгрет, другого – Сеттон. Они были вооружены тяжёлыми кольтами, заткнутыми за пояс. Одежда их была грязна, щёки уже несколько дней не знали бритвы. Вэнест слегка побаивался их, но не имел ничего против совместного путешествия. Ведь даже бродяги с уважением относятся к военной форме.
– Додж-Сити – дьявольски большой город, – сказал Макгрет. Он повторил это три-четыре раза.
Другой не произнёс ни слова. Ехали они быстро. Когда в полдень сделали привал, Вэнест предложил им разделить его паёк.
– К чертям, я не хочу! Вот выпить я бы выпил,- сказал Макгрет.
– А этого-то у меня и нет, – усмехнулся Вэнест. – Но, по-моему, вы достаточно заложили вчера?
– А по-моему, ты суёшь твой нос куда не следует.
Вэнест продолжал ухмыляться. Ему не хотелось вступать в драку с ковбоями. Не нравились ему ни выражение их глаз, ни их кольты. И он поспешно начал рассказывать о Шайенах.
– Я знаю таких ловкачей, которые сумели бы поймать их, – сказал Макгрет. – Только, конечно, не
