кое-как одет, уже были на плацу.
Перед ними в лунном свете, точно декорация, простиралось сверкающее белое пространство учебного плаца, усеянное убегавшими Шайенами. Для солдат, для офицеров это была минута освобождения от присутствия этого странного народа, который так нелепо и безрассудно отстаивал то, что он называл своей свободой.
Солдаты начали стрелять, и возможность наконец дать выход чувству избавления и какому-то нечеловеческому бешенству сделала их бесчувственными, холодными, точно ледяной белый свет луны. И вот они стояли на плацу и стреляли, точно в тире по глиняным голубям. Стреляли до: тех пор, пока их закоченевшие руки не покрылись пузырями от раскалившихся ружейных стволов. А индейцы, казавшиеся такими чёрными на белом снегу, падали, сраженные огнем, оседали, словно мешки, катились по земле, и на снегу выступал тёмный узор из мёртвых тел.
Солдаты убивали без разбора, без жалости, без смысла; они посылали свои пули в сердца пятилетних и десятилетних детей и в стариков, проживших долгие восемьдесят лет. Они стреляли в бегущих женщин и в раненых женщин, со стонами ползавших по снегу. Забыв про мороз и снег, они, босые, бежали за индейцами, останавливаясь только для того, чтобы разрядить карабин в уже упавших, но ещё выказывавших какие-нибудь признаки жизни.
Тем временем Шайенам, вооружённым ружьями и револьверами и бежавшим впереди, удалось достичь речки. Они плашмя падали на лёд и, разбивая кулаками и ружьями тонкую ледяную корку, пили и пили, несмотря на раздававшиеся позади них выстрелы. Затем они поползли к берегу, делая попытки задержать солдат, пока другие индейцы скатывались с откоса и, обезумев, бросались к воде. Лишь около пятидесяти добралось до русла реки.
Уэсселс и Врум вели за собой орду полуодетых солдат. Уэсселс, размахивая пустым револьвером и саблей и неистово вопя, бежал к реке. Его воспалённый мозг сверлила смутная мысль о том, что он, получив наконец командование фортом, потерпел позорное поражение, что, отвечая за группу пленных, не только не выполнил приказа, но дал им возможность бежать. Это сознание сразу разрушило в нём то немногое, что было заложено воспитанием, дисциплиной, привычкой. Он потерял всякую выдержку, и теперь это было только ничтожное, обезумевшее от ярости существо.
Возле самой реки они догнали старика, державшего ребёнка. Одним ударом сабли Уэсселс убил старика, а солдат, бежавший за ним по пятам, застрелил и ребёнка. Они побежали по берегу и увидели в лунном свете двух Шайенов, вооружённых только ножами; индейцы пытались хоть немного задержать погоню, чтобы дать возможность спастись тем, кто был впереди. Солдаты пронеслись мимо Уэсселса. Один из индейцев упал; другой, весь в крови, каким-то чудом ещё держась на ногах, размахивал ножом. Врум зарубил его.
Они увидели раненого Шайена. Лежа на льду, подломившемся под тяжестью его тела, он тихо пел похоронную песнь. Уэсселс щёлкнул курком своего пустого револьвера. Солдаты, бежавшие за ним, выпустили десяток пуль в умирающего индейца.
Солдаты нагнали маленькую группу из шести женщин и двух мальчиков: прижимаясь друг к другу, они лежали в снегу, так как были слишком слабы, чтобы бежать дальше. Одна из женщин держала на руках мёртвого ребёнка. Солдаты открыли огонь и продолжали стрелять до тех пор, пока все шесть женщин и один из мальчиков не остались лежать на месте, в замерзающей луже крови. Другому мальчику удалось уползти в кусты. Уэсселс с солдатами нашли его шагах в десяти от убитых: он забился в расселину. Один из солдат вскинул карабин, чтобы выстрелить, но Уэсселс вышиб у него из рук ружьё.
Уэсселс забрался в расселину и вытащил из неё ребёнка. Это был перепуганный мальчуган одиннадцати-двенадцати лет, похожий на гнома, худой, изнурённый, окровавленный. Он судорожно рыдал.
Припадок бешенства, охвативший гарнизон форта, кончился, иссяк. Солдаты почувствовали усталость, стужу, отвращение. Они стояли вокруг ребёнка, стараясь успокоить его. Затем, подняв, понесли обратно в форт.
Уэсселс, испытывая тошноту, промерзший и дрожащий, шёл через учебный плац. Звуки стрельбы, давно уже затихшей, всё ещё отдавались у него в ушах. Теперь слышались только стоны раненых.
Вокруг него солдаты молча подбирали убитых индейцев и относили их к старому бараку, где и складывали у стены, как дрова, один подле другого. Иные уносили раненых детей, помогали раненым женщинам. Но раненых было меньше, чем мёртвых. Десятками складывали их у стены барака; казалось, им не будет конца. С берега реки приносили всё больше и больше трупов.
Уэсселс пошёл в лазарет, где гарнизонный врач Кленси пытался залатать растерзанную плоть и раздробленные кости. Низенький лысый доктор натянул штаны, но остался в ночных туфлях. Его руки и одежда были измазаны кровью. Тут же стояла бутылка виски.
Лазарет был полон индейцев. Они лежали с неподвижными перекошенными лицами; мужчины – большей частью молча, дети – плача от боли и от воспоминаний о пережитом ужасе; женщины всхлипывали и тихонько стонали.
– Водкой делу не поможешь, – сказал Уэсселс.
– Водкой? ~ Доктор взглянул на него и презрительно отвернулся.
– Я говорю, что водкой тут не поможешь.
– Подите вы к чёрту, Уэсселс! – сказал доктор.
– Молчать!
Поток грубой и насмешливой брани полился из уст доктора. Уэсселс постоял немного, слушая её, затем вышел.
Во дворе он увидел фургон, возвращавшийся в форт. Его отправили к реке по следу индейцев, чтобы подобрать мёртвых. Подойдя, Уэсселс принялся наблюдать, как из него вытаскивают обледеневшие трупы.
В офицерской столовой Уэсселс увидел сидящего у стола лейтенанта Аллена: он плакал, закрыв лицо руками.
– Нашли занятие… – сказал Уэсселс. Аллен не двигался.
– Да будьте вы мужчиной, чтоб вас! – крикнул Уэсселс. – Какого чёрта! Вы же офицер, а не школьник. Встать!
Аллен медленно поднялся.
– Слушаю, сэр, – сказал он.
– Идите к себе, – вполголоса проговорил Уэсселс. – Ложитесь спать, хорошенько отдохните.
– Слушаю, сэр, – прошептал Аллен.
– До утра всё как рукой снимет.
– Да, сэр.
Уэсселс сел за стол и, куря сигару, угрюмо уставился в пространство. С мороза вошёл Врум. Постучал ногами, стянул перчатки. Он старался держаться прямо и молодцевато. Но Уэсселсу казалось, что он видит перед собой пузырь, из которого выпущен воздух.
– Я встретил Аллена, – вскользь заметил Врум, выжидательно поглядывая на Уэсселса.
Он взял предложенную капитаном сигару и тоже сел у стола.
– Ну и чертовщина! – сказал он.
– Сколько же? – спросил его Уэсселс, не поясняя своего вопроса, но зная, что будет понят.
– Пока шестьдесят один, – ровным голосом ответил Врум. – Ещё продолжают подвозить трупы с реки. И я думаю, кое-кто из раненых тоже умрет.
– Шестьдесят один… – повторил Уэсселс. Врум флегматично дымил сигарой.
– Почему они не могли вернуться обратно? – пробормотал Уэсселс.
Врум продолжал курить.
– Шестьдесят один… – повторил Уэсселс, как бы пытаясь закрепить этот факт в своей памяти.
– Главным образом женщины, – добавил Врум. Спустя некоторое время Уэсселс сказал:
– У тех, кому удалось бежать, есть ружья. Завтра утром придётся отправиться за ними и привести их
