Она пришла в себя на диване, где давеча спал Ролан.
Ролан же и граф дю Бреу стояли рядом; Нита, встав на колени, приводила ее в чувство.
Мысль вернулась к Розе вместе с чувством; она бросила тревожный взгляд на картину, которая могла открыть ее секрет всем окружающим, как уже открыла ей секрет молодого живописца. Но драпировка была задернута, полотно было утаено от глаз.
После этой первой вспышки сознания Роза прикрыла глаза и лицо холодными ладонями.
– Тебе уже лучше! – сказала Нита. – Господи, до чего ты меня перепугала! Что с тобой случилось?
Роза де Мальвуа не отвечала, но едва Нита наклонилась сказать ей что-то на ухо, судорожно прижала ее к груди.
Потом оттолкнула и испустила тяжкий вздох.
Оба свидетеля этой сцены оставались недвижимы и немы. Молодой человек тщетно силился скрыть волнение.
Граф дю Бреу казался поражен до глубины души, и по бледному челу его блуждали смятенные мысли.
– Я вас умоляю, сударь, – сказал он Ролану с каким-то клекотом в горле, – на одно слово! Мне совершенно необходимо с вами поговорить.
Едва ступив через порог мастерской, он уже не спускал с Ролана глаз.
– К вашим услугам, сударь, – ответил Ролан.
Они направились в самый дальний угол мастерской, но Ролан встал так, чтоб не терять из виду принцессу Эпстейн.
– Так что случилось? – быстро спросила та у Розы, все не открывавшей век.
– Ничего, – отвечала Роза де Мальвуа, – точнее, не знаю, голова не соображает, я нечаянно сюда вошла.
– Тут никого не было? – спросила Нита. Роза помешкала.
– Нет, – неуверенно сказала она в ответ, – никого.
– Он вошел лишь вслед за нами, – шепнула Нита. – Мы тебя здесь нашли в обмороке…
Роза облегченно вздохнула.
– Так значит, он не оставался со мной наедине? – спросила она.
Она лгала впервые в жизни, ибо догадалась, что Ролан не мог, пробудившись, не увидеть ее.
– Должно быть, оставался, – отвечала Нита, – но какая разница?
– О, да, – машинально повторила Роза, – и впрямь – какая разница…
– Он вошел не со двора, – продолжала юная принцесса, – принес воду, соли, все, чтобы тебя отходить: значит, видел тебя.
– Да, разумеется, – произнесла мадемуазель де Мальвуа тем же отрешенным тоном. – Значит, видел.
Взгляд ее скользнул по занавешенной картине, ей было важно знать еще одно.
– Мне лучше, – сказала она, не затрагивая прямо вопроса, который ее занимал, – и я что-то припоминаю: этот запах красок, жара… почувствовала, как голова закружилась.
– А у тебя так никогда не бывает? – спросила Нита,
– Что ты, никогда. Уже только в двух местах немного беспокоит… здесь… и здесь.
Она указала на лоб и сердце.
– Забавно! – вновь принялась она за свое с простодушными околичностями ребенка. – Здесь все было как сейчас?
– Да, все, – ответила принцесса.
– Забавно! Мне почудилось, что я видела… Вон на той большой картине занавеска была?
– Конечно.
– Да, точно, была; бедная моя Нита, я как будто возвращаюсь из забытья.
Она еще раз поцеловала ее в лоб и добавила тихо-тихо, стараясь улыбнуться:
– Он с тобой говорил?
– Нет, – ответила Нита и покраснела. Наступило молчание. В другом конце комнаты Ролан и граф дю Бреу тихо переговаривались.
– Сударь, – начал граф, не без видимого усилия сохраняя ровный тон, – мне нужно задать вам несколько вопросов. Прошу вас быть ко мне снисходительным: я изъясняюсь с трудом и очень болею… вы меня совсем не припоминаете?
Ролан посмотрел ему в лицо и ответил так, как говорят сущую правду:
– Совсем, сударь.
Граф нахмурился.
