Словно желая отблагодарить девчушку за то, что она «проложила дорогу» остальным зрителям, мадам Канада убрала из программы рукопашную борьбу, упражнения с пушкой, «номер силача», поднимавшего трехсотфунтовую гирю своими испорченными зубами, и прочие трюки, которые вряд ли позабавили бы ее маленькую гостью.
Напротив, она устроила кукольное представление, выставила восковые фигуры и сама жонглировала блестящими медными шарами, кинжалами и салатницами: мадам Канада обладала множеством разносторонних талантов.
Но более всего восхитил ребенка танец мадемуазель Фрелюш, проделавшей на натянутом канате дюжину антраша и, изменив своей привычке, завершившей выступление, ни разу не упав. Малышка была буквально на седьмом небе от восторга.
Королева-Малютка изо всех сил хлопала своими пухленькими ручонками в хорошеньких перчатках. Все зрители смотрели на нее и восхищались: она явно становилась частью представления.
Но не только на зрительских скамьях любовались Королевой-Малюткой. Со сцены на нее смотрели два круглых глаза юного Саладена; выражение этих глаз определению не поддавалось. Надеюсь, вы еще не забыли о треугольнике Саладена.
В балагане мадам Канады этот Саладен чувствовал себя хозяином, хотя достойная матрона от всей души ненавидела его. И боялась. По ее мнению, «молокосос», как она его называла, был способен на все.
К тому же он находился под покровительством красавца Симилора, своего отца, который в приливе родительской нежности колотил его. Но главное – на его защиту неизменно вставал Эшалот, его бывшая кормилица. Саладен прекрасно понимал, что в том обществе, где ему приходилось вращаться, ему не было равных по уму и сообразительности; характер его был неровный: он мог быть вкрадчивым и смиренным, равно как и наглым и своевольным.
Улыбка его могла источать яд, как кобра, и очаровывать, как красавица; когда он злился, взгляд его круглых глаз становился холодным и острым, словно лезвие бритвы.
Пороки его были пороками мужчины, но слабости – слабостями ребенка. Сейчас он ревновал к успеху мадемуазель Фрелюш, или, скорее, к впечатлению, которое она произвела на девчушку, привлекшую столь пристальное его внимание.
Он тоже захотел удивить девочку.
И хотя мадам Канада исключила из программы его выступление, чтобы не испугать (Королеву-Малютку, (а также, чтобы побыстрее закончить представление, ибо близился час вечерней трапезы, и запах капустного супа уже щекотал ноздри артистов), Саладен, сбросив куртку и натянув усыпанный блестками кафтан, устремился на сцену, потрясая саблей.
Он был излишне худ, но прекрасно сложен; густые темные кудри, падавшие на лоб, подчеркивали мраморную бледность его лица.
Фрелюш считала, что он чудо как хорош.
Уверенный в себе, он вышел на подмостки и с видом победителя засунул кончик сабли себе в глотку.
Но Королева-Малютка, пронзительно вскрикнув, закрыла лицо руками и заплакала:
– Ой, какое страшилище! Я не хочу на него смотреть! Мамочка, уведи меня отсюда!
Саладен замер. Взгляд, брошенный им на малышку, был совсем не детским.
– Эй, застряло, горе-глотатель? – закричал один из сорванцов.
Кумушки, опекунши мальчишки мясника, заверещали:
– А ну, давай, глотай свой ножик для капусты, дядя! Не трусь!
– Всем известно, – громко заметил офицер, – что все эти шпаги и кривые сабли для глотания сделаны из каучука.
Саладен потрясал своим мечом, тщетно пытаясь доказать, что он выкован из настоящего железа. Его бледные щеки напоминали щеки покойника.
– Уйдем, мама, уйдем! – со слезами умоляла Королева-Малютка, – он меня пугает!
Мрачный персонаж, прозванный Эшалотом «плантатором из заморских владений Франции», величественным жестом приказал:
– Довольно!
– Да проглоти ты ее, наконец, Барабас! – промяукал мальчишка мясник.
– Глотай! – закричали крестьянки.
– Не глотай! – раздался из-за кулис голос мадам Канады.
– Он проглотит!
– Нет, не проглотит!
– Оранжад, лимонад, пиво!
Пока перепуганная Королева-Малютка прятала лицо на груди матери, насмешливые выкрики слились в единый громовой хохот, мгновенно перекинувшийся из зала на сцену. Зрители и артисты корчились, глядя на застывшего Саладена, позеленевшего от стыда и ярости.
Смеялись долго.
Саладен закрыл глаза; когда же он вновь открыл их, они были налиты кровью, словно глаза хищной птицы.
