На площадке было темно и пусто.
Графиня Маргарита могла рассмотреть только дверь на противоположной стороне площадки, на которой было написано мелом:
Маргарита перегнулась через перила.
Вернулась она в комнату лишь тогда, когда на лестнице стихли шаги Ирен.
В тот миг, когда она запирала свою дверь на два поворота ключа, дверь супругов Канада тихонько, без малейшего скрипа, приоткрылась – но только на одно мгновение, потому что со стороны квартиры шевалье Мора раздался какой-то шум.
Было около половины двенадцатого ночи.
Обычно особняк Гайо не дожидался столь позднего часа, чтобы уснуть.
Кто-то шел по коридору. Силуэт старика, казавшегося очень дряхлым, обрисовался внезапно в кромешной тьме площадки, застигнутый светом луны, как раз выглянувшей из-за облаков.
Старик стал спускаться по лестнице.
По другую сторону двери, запертой на два оборота ключа, находилась графиня Маргарита – одна в комнате Ирен.
Прекрасное лицо Маргариты было теперь холодно и бесстрастно. Она не спеша подвинула к окну столик, на котором стояла лампа.
Сняла с лампы абажур и отворила окно.
Несколько секунд спустя за стеной, что отделяла двор от Грушевой улицы, показался всадник.
– Проезжайте, – тихо сказала Маргарита. –
Всадник исчез.
Маргарита погасила лампу.
И почти сразу же какое-то осторожное движение возникло в той части кладбища, где покоился полковник Боццо-Корона.
Послышался протяжный скрип решетки, которую сперва открыли, а потом закрыли.
Затем за оградой склепа полковника зажегся слабый свет.
Затем свет исчез – словно тот, кто зажег его, спустился вниз по ступенькам склепа.
Графиня Маргарита неподвижно стояла у окна, оперевшись обеими руками о подоконник. Она слушала и смотрела.
XVI
СКВАЖИНА БЕЗ КЛЮЧА
Расставаясь с Маргаритой, Ирен Карпантье была полна решимости ей повиноваться. Как мы уже сказали, она словно бы находилась во власти некоего наваждения.
Маргарита умела убеждать, у нее был дар завораживать словами и прятать ложь под маской трогательнейшей искренности.
Она обманула юную Ирен, поведав ей вполне достоверную историю.
До тех пор пока Ирен оставалась под властью проникновенного голоса Маргариты, под властью ее магнетического и доброжелательного взгляда, она не замечала ни несообразностей рассказа графини, ни фальшивых интонаций, ни слишком уж романтических мотивов, которыми объяснила Маргарита свой неожиданный визит к юной вышивальщице.
Ирен отнеслась с полным доверием абсолютно ко всему; ее не удивило существование таинственной лиги, не обращающей ни малейшего внимания на французские законы и защищающей добро так, как это делала средневековая инквизиция, убивавшая во имя высших идеалов.
Здравый рассудок Ирен ничуть не возмутился фантастической картиной Добра, которое борется со Злом на территории последнего и его же сомнительными средствами.
Она поверила всему, как верят иногда странной, но приятной новости; она поверила в существование в Париже могучей организации, помогающей бедным и угнетенным не только во французских провинциях, но даже и за границей.
Ирен не пришло в голову, что подобная частная конкуренция с государственными учреждениями не только трудна, но и невозможна.
Честно говоря, ни о чем этом она даже не подумала. Ей было не до того, ибо она очень и очень опасалась за жизнь своих близких, которых якобы могла спасти только эта вот могущественная и таинственная сила.
И потом: разве графиня лгала, когда живописала беды, преследовавшие Винсента Карпантье и Ренье? Нет, она говорила правду. Значит, и все остальное тоже не было выдумкой.
Одно только звено в безупречных рассуждениях Маргариты внушало Ирен сомнения. Мы имеем в виду обвинения, выдвинутые графиней против шевалье Мора.
Дело в том, что здесь вступали в противоборство две силы. Графиня Маргарита вынуждена была сражаться с чувством хотя и не очень глубоким, но искренним, родившимся вместе с первыми грезами юной Ирен о любви.
