– В Саратове не бывал. В Симбирске, в Самаре – случалось. В Пензе, конечно. В Москву раз ездил. Третьяковскую галерею осматривал. Живопись уважаю очень.
– По фамилии вас?
– Водкин. Иван Иванович Водкин.
– Одна фамилия?
– То есть как? – удивился допрашиваемый.
– Я в том смысле, что бывают двойные фамилии. Одно лицо носит две фамилии.
– А-а! Бывают. Вот, родом как раз Хвалынский, наполовину однофамилец мой, Петров-Водкин. Может, слышали? Известный живописец.
– Вот видите, – привстал Кирилл, – какой удачный пример! Не наполовину, а почти полное совпадение!
– Почему совпадение? – обиженно проговорил Водкин.
– Другая-то фамилия у вашего однофамильца на букву «п»!
Кирилл насилу удерживал в голосе рвущееся наружу торжество. Водкин обнял кистью правой руки жёсткую от высохшей крови перевязку и опять закачал туловищем.
– Болит? – спросил, изучая его пальцы, Кирилл.
Дибич беспокойно отвернулся к окну.
– Болит, – терпеливо подтвердил Водкин, но сейчас же ещё с большей обидой прибавил: – Не понимаю вас, товарищ комиссар, о чём вы хотите дознаться. Так с советскими гражданами не поступают. Арестовали неизвестно за что, да ещё вдобавок раненому в помощи отказываете. Это все незаконно.
– Старый законник! – быстро воскликнул Кирилл. – Не сомневайтесь, санитара мы вам дадим. Закон будет соблюдён. Только не тот, который блюли вы.
– Это мне не в укор. Я хоть и маленький человек, а всегда готов был постоять за правого.
– Постоять вы умели, – убеждённо согласился Кирилл, все ещё не отрывая взгляда от руки Водкина. – Хватка у вас была поострее, чем теперь. Вы ведь отращивали да полировали свои коготочки-то, а?
Водкин перестал раскачиваться и сокрушённо покачал головой.
– Вы хотите меня кем-то другим выставить. Или, правда, приняли за другого?
– Нет, почему же? Именно за того, кто вы есть.
С улыбкой и будто раздумьем Водкин посмотрел на свои загрязнённые пальцы.
– Нынче приходится все делать, как садовому мужику. А прежде, конечно, руки чище были.
– Ну, особенно чисты они у вас никогда не были.
– Не знаю, о чём вы…
– Хотя раньше у вас, правда, было как-то все изящнее. Золотые очки, к примеру.
– Золотых я не носил.
– Ну как так? Когда вы задумали перебраться в укромный Хвалынск, вам ведь пришлось все менять – от гардероба до паспорта. А очки купить новые не успели. Торопились, наверно. И вот эта оправа на вас – это уже хвалынская. Но очки можно переменить, хотя и с опозданием. А голову-то не подменишь! Вот ведь какая неприятность.
Водкин развёл обеими руками, забыв о ране, но тотчас, впрочем, опять прижал замотанную руку к груди.
– Вы, кажется, действительно жестоко на мой счёт заблуждаетесь, товарищ комиссар.
Кирилл вскочил, оттолкнув ногой табуретку, и нацедил сквозь зубы воздуха, готовясь крикнуть. Но вместо крика произнёс очень раздельно и гораздо спокойнее, чем все время говорил:
– Наши биографии переплелись довольно туго, хотя между ними… собственно, никакого сходства. Вы постарались начать мою биографию. Я вашу постараюсь закончить (он примолк на секунду и затем будто выстукал по буковке на машинке)… господин жандармский подполковник Полотенцев.
– Боже мой, что за убийственная ошибка, – прошептал Водкин и зажал здоровой рукой лицо.
Дибич, который все время с болезненным напряжением ожидал какой-то необычайной развязки, громко ахнул и потянулся руками к Кириллу.
– Ошибки никакой, – сказал ему Извеков, пожелтевший от бледности и странно тихий. – Этот человек вполне овладел притворством. Он артист. Я его лично знаю: он некогда препроводил меня в Олонецкую губернию.
– Если вы убеждены, что это он, то… я поражаюсь вам, – торопливо сказал Дибич. – Что вы с ним забавляетесь? Ведь не находите же вы в этом удовольствия?
– Нет, разумеется, – усмехнулся Кирилл. – Скорее, противно… И все же, честное слово, когда подумаешь, чего только не проделывали эти господа в недавние времена… да и сейчас ещё кое-где проделывают, то… можно даже увлечься!
Полотенцев открыл лицо. Оно было совершенно прежним, только неяркие с желтизной бровки взбежали кверху над очками. Он сказал в каком-то слащавом разочаровании:
– Ваша слепая ошибка может мне стоить многого, я отдаю себе отчёт и тем более должен сохранить мужество, как это ни трудно. Однако если уж вы искренне принимаете меня за… жандарма, то ведь жандармы были извергами, исчадием! Как же вы… Извините, я обращался к вам, как к товарищу, но теперь,
