— Командующий? — медленно приподнимаясь со стула и не спуская с Дмитриева светлых удивленных глаз, спросил Доватор.
— Да, — подтвердил командарм, тоже вставая со стула и пододвигая к краю стола один из телефонных аппаратов. — Быстро свяжись со своим штабом и распорядись, чтобы выезжали. Их встретит офицер связи. Мы тронемся сейчас же.
Командарм, оправив безукоризненно сидевший на нем китель, положил в карман коробку папирос и, обдав Доватора ободряющей, тепло светившейся в его больших выразительных глазах улыбкой, ушел в другую комнату.
Окончив телефонный разговор, Лев Михайлович вышел следом за ним.
На улице он глубоко вдохнул в себя свежий морозный воздух.
Взволнованность не исчезла и не отхлынули тревожные думы. Доватор шагал по хрустевшему снегу рядом с высоким в серой папахе командармом и старался добросовестно разобраться, что же творится в его душе... За последнее время в его судьбу внезапно и бурно вторгались все новые события. Участие в параде на Красной площади 7 ноября 1941 года оставило в его душе неизгладимое впечатление на всю жизнь. Вслед за этим кавалерийская группа была переименована в гвардейский корпус. И, наконец, блестящее наступление наших войск под Москвой...
Но в то же время и чувство тревоги не покидало его ни на минуту. Только в машине он позволил себе спросить у командарма, чем объясняется вызов командующего фронтом.
Генерал Дмитриев прямого ответа на этот вопрос не дал.
— Вы с ним когда-нибудь встречались? — спросил он.
— Был представлен на одном из приемов. Суровый, говорят, человек, — ответил Доватор, припоминая высоколобого, с нахмуренными бровями генерала армии.
— Скажем прямо, строговат, но справедлив. Мы часто еще склонны принимать требовательность за суровость, а это большая разница. Во время разговора советую учесть, что командующий не выносит фальши. С ним надо говорить только на чистоту. Иногда человек сомневается в чем-то, но старается прикрыть это излишней самонадеянностью. Имейте в виду — от него это не укроется. Держитесь просто и говорите, что думаете.
Доватор улыбнулся и промолчал. Отвернувшись, смотрел через стекло на бежавшую рядом белую полосу реки Москвы, изогнувшуюся широкой кривой лентой. На противоположном берегу, в зелени притихших елей, уютно гнездились нетронутые войной дачные, с заснеженными крышами домики. От встречного потока переполненных грузами машин по обочинам шоссейной дороги вихорьками кружились хлопья снега. Ежеминутно в морозном воздухе раздаются густые суровые гудки тяжело урчащих грузовиков.
Покрывая металлический лязг гусениц и свист кованых колес, поют идущие вдоль магистрали солдаты в краснозвездных касках.
«Пройдут месяцы, — думают сидящие в машине люди, — растопит горячее солнце сугробы, побегут по полям и протоптанным войной лесным тропкам бурные веселые ручейки, наполнятся студеной водой окопы с разваленными краями, блиндажи и артиллерийские капониры. На брустверах оживет тогда свеженакопанная земля и в разгаре весны, из-под кучи стреляных гильз, выскочит кустик ромашки, раскроет свой желтый глазок... И детишки из ближайшего пионерского лагеря наполнят карманы позеленевшими гильзами, нарвут цветов и прикрепят венок к пятиконечной звездочке, огороженной тесовым заборцем... А потом возьмутся за руки и, наполняя лес звонкими голосами, запоют песню, которую сложит неизвестный еще поэт... Может быть, это будет песня про порхающего на дороге чибиса или про красного снегиря, а может, про геройского солдата?»
А сейчас поют солдаты, гудят гудки, призывно гудят!
Звуки несутся к расчищенному от туч зеленоватому небу, где яркое полуденное солнце раскинуло над широкой землей свои радостные лучи, горячие, как человеческое сердце.
Машина въехала в просторный, обнесенный высоким забором двор.
Невысокий полковник с подстриженными усиками провел генералов в большую светлую комнату, где уже собрались вызваные Доватором военком Шубин, генерал Атланов, начальник политотдела Уваров, командиры полков Бойков и Осипов.
Поздоровавшись с ними, о чем-то переговорив со встретившимся знакомым генералом, Дмитриев прошел в другую комнату.
Доватор остался со своими командирами. По выражению их лиц Лев Михайлович понял, что они ожидали его с нетерпением, но расспрашивать сразу не решались.
В комнате стояла выжидательная тишина.
В углу около телефонных аппаратов сидел молоденький лейтенант, беспрерывно прижимавший к уху телефонную трубку. В то же время он приглаживал и без того аккуратно причесанные волосы.
— Что-нибудь расскажешь, Лев Михайлович, или нет? — подставляя Доватору стул и придвигая свой, спросил Шубин.
— Новости есть, Михаил Павлович, да еще какие! — задорно подмигнув командирам, ответил Доватор.
Генерал Атланов, позванивая шпорами, подошел к Шубину и стал рядом с его стулом. Подошли ближе Уваров и Бойков. Только подполковник Осипов, сутуля плечи, примостился на подоконнике и зло косился на лейтенанта, вежливо запретившего ему курить.
— Первая новость — это, конечно, гайки подкрутят, — проговорил Осипов мрачно, предполагая, что раз вызвало высокое начальство — значит без нахлобучки не обойдется...
— А что, у тебя ослабли? — оборачиваясь к подполковнику, спросил Доватор.
— Мы это можем и без больших начальников сделать, — заметил Шубин.
— Да на себе я этого не чувствую. Но, как говорится, был бы гвоздик, а куда его вбить — место всегда найдется, — полушутливо, полусерьезно ответил Осипов.
— Ясней говори, ясней! — допытывался Доватор.
— Он у меня, знаете, кое-чем не доволен, — улыбаясь и стараясь не глядеть на Осипова, заметил Атланов.
— Чем именно? — спросил Шубин.
— Не доволен темпами наступления...
— Скажи пожалуйста! — пряча улыбку, сокрушенно покачал головой Шубин.
— Ему подавай большую рейдовую операцию, без задержки прямо до Берлина...
— Лихо! — улыбнулся Доватор.
— А что? В Берлин, не в Берлин, а вот снова в Смоленщину, на широкий простор! Как бы я там развернулся!
Осипов соскочил с подоконника и увлеченно продолжал:
— Каждую ночь мы спокойненько могли бы ликвидировать не меньше пяти гарнизонов, эшелоны — под откос, штабишки — на воздух, диверсии на большаках, глубокая разведка... Партизаны там большой опыт накопили! Вместе с ними действовать можно смело! Что, не правда? Скажите, товарищ бригадный комиссар?
— Согласен. А вы скажите об этом командующему, — предложил Шубин, — а мы поддержим.
— И скажу! — горячился Осипов. — Начинается новый этап войны!
— Очевидно, до командования дошли слухи о вашем стратегическом плане, поэтому и вызвали, посоветоваться хотят... — неожиданно ввернул гладко причесанный лейтенант, не взлюбивший Осипова за его, как ему казалось, вольное поведение в присутствии генералов...
На секунду наступила тишина.
Открылась дверь. Из комнаты вышел полковник и пропустил мимо себя немецкого офицера с черной повязкой на глазу. Вслед за ним вышел рослый, смуглолицый человек. Это был один из знаменитых разведчиков фронта. Он отвел гитлеровца в противоположный угол комнаты, кивнув своей крупной головой на стул, коротко бросил:
— Садитесь, курите.
Вынув из кармана пачку сигарет, он протянул их гитлеровскому офицеру. Сам же достал кисет и набил небольшую короткую трубочку.
