Присутствующие с любопытством рассматривали разведчика и его «подшефного».
— Из далеких краев птичка? — спросил Доватор.
— Господин Прайс, генеральский адъютант, — охотно ответил разведчик. — Мы с ним недавно немного «попутешествовали» вместе... И, кажется, поладили, вот видите — покуриваем...
Это был действительно капитан Прайс, адъютант генерала Штрумфа. Прижимая к тонким, сморщенным губам сигарету, он молча рассматривал советских генералов и думал о могучей силе русских, которые даже в это трудное для них время могут так весело смеяться. Откуда они черпают эту силу? Он уже давно забыл, когда он смеялся, и не помнит, чтобы на лице его начальника, генерала Штрумфа, появилась когда-нибудь такая же, как и у этих людей, улыбка? И Прайс вспомнил, как несколько дней назад, во время бомбежки штаба армейской группы, генерал Штрумф, находясь в бомбоубежище, послал его в другой бункер за какими-то документами. У входа капитана встретили очень спокойные и предупредительно вежливые люди, завели его - в какой-то пустующий бункер, наставили к виску пистолеты, завязали какой-то тряпкой последний глаз и приказали садиться в машину.
Как выяснилось после, это были русские разведчики. Воспользовавшись — во время налета советской авиации на расположение штаба — паникой, они неизвестно каким путем проникли туда и увезли капитана Прайса к русским позициям.
Прайс жадно курит и все время зверовато косится на угрюмого вида подполковника, крепко зажавшего в большом кулаке полукруглый эфес кривой кавказской шашки.
Осипову становится трудно дышать. Ловя скользящий взгляд одноглазого фашиста, он начинает сердито кряхтеть и покашливать. Хриповатым заикающимся голосом спрашивает:
— Кто глазок-то ему попортил?
— Дефект у него старый. Французы вышибли... — ответил разведчик с усмешкой и, кивнув одноглазому, увел его.
В небольшой горнице с двумя широкими, выходящими в сад окнами, куда пошел с командирами Доватор, за столом, накрытым белой скатертью, кроме командарма, сидели еще два генерала. Одного из них Доватор узнал по портретам и, остановившись, отдал рапорт.
Коренастый, с коротко остриженной головой, со звездочкой Героя Советского Союза, генерал армии поднялся с места. Протягивая Доватору руку, проговорил:
— Рад видеть гостей, сердечно рад! Присаживайтесь, товарищи, присаживайтесь.
Генерал приветливо пожимал руку каждого.
«Гости» рассаживались за два сдвинутых стола, приготовленных заранее.
— Чем вас угощать, гости дорогие? Чаем? Вы у себя каждый день пьете. Водкой вас, я думаю, тоже не удивишь... Вот если бы пива московского. Соскучились, а?
Антон Петрович не выдержал, кашлянув в кулак, улыбнулся широкой довольной улыбкой, которая без слов говорила: «Ну, кто в таких условиях может отказаться от пива?..»
— Начнем, подполковник, с вас, вы здесь младший, — угадав мысли Осипова, сказал командующий.
Тот, польщенный вниманием, продолжая добродушно улыбаться, только широко развел руками, но ничего не сказал.
— Хорошо. Начнем с вас, — с едва уловимой суровостью в голосе продолжал генерал армии. — Сколько, товарищ подполковник, у вас в полку сержантского состава и сколько не хватает?
Этот неожиданный вопрос всех явно застал врасплох. Повернув головы к растерявшемуся Осипову, начальники его застыли на месте.
Подполковник вскочил, шевеля над бровями морщинами, щелкнул застежкой полевой сумки, подыскивая в мыслях подходящий ответ. Сколько у него сержантского состава, он забыл и не знал точно, есть ли такие сведения в полевой сумке. Роясь, он перепутал все бумаги и ничего не находил.
— Такую «мелочь», конечно, можно и не помнить, — говорил командующий с нескрываемой иронией, — но не помнить этого — значит мелко думать! Младший командир — это начало управления войсками, первая командная ступень и очень важная! Как можно забывать военачальнику об этой ступени?
— Я их, товарищ генерал армии, почти всех помню по фамилиям, — попробовал возразить Осипов.
— То, что вы помните их по фамилиям, хорошо. Но мы сомневаемся, что вы знаете качества каждого из них. Нам известно, как назначаются младшие командиры. Вышел из строя сержант — его должен заменить хороший рядовой. Ранили командира взвода, на его место назначается сержант. Мы присваиваем им соответствующее звание и на этом успокаиваемся, перестаем ими заниматься, не учим их, как нужно по-настоящему командовать в бою! Верно это или нет?
— Верно, — глухо подтвердил Осипов, — не всегда позволяет обстановка.
— Вот это уж совсем неверно. Учить командный состав нужно и должно в любой обстановке, а главное — в бою. Это самая лучшая обстановка. Ну, а сколько у вас в полку больных лошадей?
Осипов снова полез было в полевую сумку, но командующий остановил его и, наклонившись, сам закрыл со словами:
— Знаю, дорогой, что у вас есть строевая записка, знаю. У меня вон тоже на столе лежит.
Командующий прошел к столу, сел и стал рассказывать о новом распоряжении в организации в прифронтовых условиях школ сержантского состава.
Потом, повернувшись, задумчиво поглядел в окно. На отдаленном пригорке в оголенном саду виднелись засыпанные снегом, окрашенные желтой краской ульи. Между ними со снопами соломы в руках ходил старик и к чему-то присматривался.
— Дело, конечно, не только в «мелочах», о которых я напомнил. Идет жесточайшая война, какой не знала на протяжении веков история. Стоит вопрос о существовании нашего социалистического государства. На нас напал враг сильный, оснащенный современной техникой. Чтобы побеждать его, надо, как учил и учит товарищ Сталин, овладеть стратегией и тактикой, уметь во-время применить ее. Главное — учить и воспитывать бойцов и командиров. Никогда не надо забывать, что чем больше разумности в действиях наших военачальников, больших и малых, — тем успешней будут наши действия. А для этого надо много знать иметь железную волю и крепкую память. Учитесь у товарища Сталина, он ничего не забывает.
Командующий снова встал, пристально посмотрев на каждого, тихим, но внятным голосом продолжал:
— Я вас вызвал для того, чтобы передать вам благодарность товарища Сталина... Я сознательно сообщаю вам об этом под конец нашего разговора...
Командующий фронтом видел, как изменились лица генералов Доватора, Атланова, военкома Шубина и Уварова, медленно приподнявшихся со стульев. У Антона Петровича заблестели глаза, что-то щипнуло за сердце, заставило его сильнее биться.
— Товарищ Сталин уверен, что вы и впредь будете так же отважно драться. А мы вам будем помогать всем, чем сможем. Вам нужно было пополнить боевой состав? Мы вам дали кадровую дивизию. Оценивая ваши заслуги перед родиной, Партия и Советское Правительство вручили вам гвардейское знамя! Цените его, как символ чести и доблести!.. Для предстоящей большой рейдовой операции вам нужна боевая техника. Мы придаем вам танковую бригаду и авиацию! Командование уверено, что вы используете эту боевую технику с наибольшим эффектом.
Командующий взял со стола большого масштаба схему и шумно развернул ее. Не касаясь карандашом бумаги, словно играя, он провел по предполагаемому, маршруту движения конницы черту и севернее города Рузы нарисовал красную звездочку.
— На этом месте должно завершиться выполнение задачи рейдовой операции. Главное, быстро продвинуться в тыл врага и внезапно начать захватывать все шоссейные и грунтовые дороги. Не дать противнику увезти при отступлении технику и живую силу... Пленный офицер, адъютант Штрумфа, показал, что гитлеровцы еще думают напасть на Москву и во что бы то ни стало попытаются сохранить свою технику. Но на этот раз противник просчитался. Он всюду отходит. Наша задача — добивать его.
Командующий, давая присутствующим глубже осмыслить сказанное, некоторое время помолчал и остановил взгляд на подполковнике Осипове. Заметно было, что этот приземистый человек раскален словами командующего до предела.
