Старухи вечно болеют. Это ничего, не обращайте внимания. Да я сейчас встану. Это всё Елизавета Васильевна меня укладывает. Прямо деспот какой-то.
— Нет, нет, что вы, лежите, — сказал Коля. — Вам нужен покой.
— Ах, голубчик, как раз покой-то мне и не нужен. У меня его было предостаточно. Пока человек беспокоится, он и живёт. Вот пирог я для вас не испекла, — это плохо. Наобещала, старая развалина, и не сделала. Конечно, я бы могла попросить Елизавету Васильевну. Но скажу вам между нами: она совершенно не умеет печь пироги. Вообще-то она очень славная, но вот не умеет. Что поделаешь! У неё вечно подгорает низ.
— Да вы не расстраивайтесь, Марья Алексеевна, — сказал Саша. — Это не страшно. Вы в следующий раз испечёте.
— Ну, уж в следующий раз непременно! У меня и мука есть, и капуста. Вы знаете, мальчики, в одной старой поваренной книге я читала, что мужчины любят пирог с капустой даже больше, чем с мясом. Представляете! Надо бы найти эту книгу и дать вам посмотреть. В ней очень много забавного. Например, там пишут: «Раки любят вариться в кипящей воде»! Или, например… Ой, да что же это я разболталась. От радости совсем вас заговорила. Вы ведь с делом пришли.
— Может, в другой раз? — предложил Коля. — А то сейчас мы тут такой шум и грохот устроим.
— Что вы! Что вы! — замахала руками старушка. — Зачем же откладывать. Вы ведь готовились. — Она помолчала и тихо добавила: — И потом, в этой комнате так давно никто не пилил, не строгал и не стучал молотком, что для меня это будет лучшей музыкой.
Слой старых обоев и штукатурку сверло прошло моментально. Но дальше — ни в какую! Дрель отчаянно выла, Саша, закусив губу, изо всех сил давил на рукоятку, но старая стена и не думала сдаваться.
— Может быть, лучше забить гвоздик? — наивно предложила Марья Алексеевна. Она очень переживала в душе о том, что работа у ребят не заладилась. — У меня, кажется, был где-то большой гвоздь.
Друзья переглянулись и снисходительно улыбнулись.
— Да что вы, Марья Алексеевна, какой там гвоздь! — сказал Саша. — Победитовое сверло не идёт.
— Да, старый кирпич — это тебе не что-нибудь, — сказал Коля. — Ну-ка, Ляпа, доставай мой шлямбур. Начинаем правильную осаду.
И в ход пошёл знаменитый пробойник «Мечта новосёла», который эрудированный Коля предпочитал называть шлямбуром. Калёный кирпич, обожжённый полтора века назад, миллиметр за миллиметром сдавал позиции.
В комнату заглянула Елизавета Васильевна.
— Ого, кипит работа, — одобрительно сказала она. — Алексеевна, я на кухне чайник поставила. Попьёте с ребятками. Только ты сама-то на кухню не бегай, пошли кого из мальчиков. А я за квартиру иду платить. И за тебя заодно уплачу.
— Постойте, Елизавета Васильевна! Деньги-то возьмите.
— Да потом отдашь. Я ж третьего дня пенсию получила.
— Она очень хорошая, — сказала Марья Алексеевна, когда за соседкой закрылась дверь. — И всегда мне помогает, заботится. А ведь она старше меня — ей уже девятый десяток пошёл. Говорят, старики никому не нужны. Это неправда. Они нужны хотя бы друг другу. И может быть, ещё детям…
Не прошло и часа, как полка ровно и прочно повисла на стене. Ребята сами чувствовали, что работа вышла на славу. И они даже не пытались скрыть свою радость.
— Мёртво висит, — сказал Саша. — Теперь сюда хоть гири запихивай — не упадёт. Скорей полка рассыплется, а пробки из стены не вылезут.
— Объявляем полку торжественно открытой! — сказал Коля. — Ляпа, играй туш!
— Да погоди ты со своей тушью, — сказал Саша. — У меня идея.
Он взял с подоконника катушку белых ниток, протянул конец Коле и отошёл на три шага.
— Вот так. Представим, что это алая лента. Марья Алексеевна, разрежьте, пожалуйста, алую ленту. Тогда будем считать полку торжественно открытой.
— Сашенька абсолютно прав! — сказала Марья Алексеевна, со щемящей радостью глядя на мальчиков. — Только зачем же нитка? У меня тесьма есть.
Она порылась в шкафу и извлекла оттуда красную шёлковую тесьму, действительно прекрасно подходившую к этому незабываемому моменту. Ребята натянули её вдоль полки, Саша пропел туш, и Марья Алексеевна разрезала тесьму ножницами. Потом она отстригла от неё кусочек, оставив в руках алую полоску.
— Это на память, — с дрожью в голосе сказала она. Ей хотелось крепко прижать к себе эти славные лохматые мальчишеские головы и долго-долго держать их так, не отпуская. В эти минуты она от души позабыла и о своей грустной, одинокой старости, и о множестве тяжёлых утрат, заполнявших прошлую жизнь, и о том, что с каждой новой ночью всё сильнее теснит грудь тупая, жёсткая боль.
А потом все пили чай с малиновым вареньем.
Точнее, пили ребята, а Марья Алексеевна только сжимала чашку вечно зябнущими пальцами и с любовью глядела на своих гостей.
Когда ребята уже собрались уходить, Коля вдруг шлёпнул себя по затылку и сказал:
— Вот те на! Какие же мы ослы! Приколотили полку — и до свидания! Как будто в полке суть. А книги? Мы же не поставили книги!
— Ну, Колян, светлая голова! — сказал Саша. — Действительно, мы б сейчас ушли, а Марье Алексеевне пришлось бы потом самой всё ставить.
— Да что вы, мальчики, не надо, — пробовала протестовать хозяйка. — Это ж не к спеху. Мы как- нибудь потом с соседкой поставим.
Но ребята и слушать не хотели.
— Марья Алексеевна, никаких возражений! — сказал Коля. — И потом, на пустую полку просто неприятно смотреть. Всё равно что на раму без картины.
Книги лежали в стареньком серванте, на том месте, которое почему-то зовётся «горкой» и где обычно без дела пылятся лучшие семейные сервизы, чашки, бокалы и всякая керамическая чепуха.
Коля неторопливо вынимал книги, листал страницы, наугад читал по нескольку строк, пока в руках у него не оказалась тяжёлая, старая книга в коричневом тиснёном переплёте. «Лермонтов, тысяча восемьсот девяносто второй год, том второй», — прочёл Коля и замер. Ведь именно такая книга пропала у Павла Андреевича! Не совпадал только номер тома.
Коля твёрдо помнил, что у Павла Андреевича был первый том, а здесь стоял второй. Он уже раскрыл рот, чтобы поделиться своим открытием с другом, но потом вдруг передумал, ничего не сказал, задумчиво полистал книгу и осторожно положил её.
Прощаясь с ребятами, Марья Алексеевна сказала:
— А теперь обязательно приходите на пироги. Я буду вас ждать. Я буду вас очень ждать!
Выйдя на лестницу, Коля схватил друга за руку и горячо заговорил:
— Ляпа, ты знаешь, какую я сейчас книгу видел у Марьи Алексеевны? Ты даже не представляешь!
— Ну, ну, какую, не тяни!
— Лермонтов. Тот самый, что у Павла Андреевича пропал. Только второй том.
— А у него какой был?
— Первый.
— Да ты понимаешь, что говоришь?!
— Не знаю, Ляпа, пока ничего не знаю. Может, простое совпадение. Поэтому я и не стал её расспрашивать раньше времени. Бежим сейчас к Павлу Андреевичу и всё ему расскажем.
В дверях квартиры Павла Андреевича ребята увидели записку. Коля торопливо развернул листок и прочитал:
«Дорогие мои следопыты! Чувствую, что вы непременно на днях зайдёте. Поэтому пишу. Уехал в Новгород. Точнее, в местечко Марево на реке Ловать. Там живёт мой старый фронтовой друг. Мы с ним
